— Конечно, — горячо шепчу я и с заминкой целую холодные губы.

Первыми подлетают патрульные машины. Я более-менее успокаиваюсь. Обхватив пальцами лицо, смотрю в глаза Алексу, а он едва держит фокус.

— Тебе нужен врач, — он пытается покачать головой и чуть не теряет равновесие. — Тебе плохо? Алекс!

— Просто голова закружилась…

— Саш, она права, — говорит брат.

Сбоку к нам подбирается сотрудник и выводит через другой вход. Кладбище оцепляют. Все ждут на безопасном расстоянии, пока место взрыва обследуют саперы. Предполагается, что там может быть несработавшее взрывное устройство или вроде того. Тела еще не убрали. Те двое, кого я видела на асфальте — отец Алекса и его охранник.

В машине скорой помощи Алекса осматривает молодая врач, уделяет время зрачкам. Я сижу рядом, и у меня тревожно сосет под ложечкой.

— Головокружение, тошнота есть? — спрашивает она.

— Нет, — сдавленно отвечает тот.

— Алекс, — укоризненно шепчу я.

Его слегка ведет в сторону — лжет и не краснеет. Врач это видит тоже.

— Я настаиваю на госпитализации, — говорит она.

— Нет, — отрезает он и пытается выбраться из машины.

— Алекс, пожалуйста! — умоляю я.

— Вы жена? — врач смотрит на меня, несмотря на возраст, у нее серьезные и уставшие глаза, словно она лет на двадцать себя старше. — Это контузия. Ему срочно нужно в больницу…

— Нет, я сказал, — резко обрывает он, выбирается наружу, и я тороплюсь следом. — Сейчас не до больниц, куколка, отца убили. Пока не узнаю, кто, тебя не оставлю одну.

Пока Алекс щурится на свет и смотрит по сторонам, пытаясь понять, что дальше, я беру его за руку и всем телом прижимаюсь к плечу. Мне страшно за него и приятно, что он обо мне беспокоится.

К нам подходит сотрудник.

— Вы можете говорить? — а когда Алекс кивает, отводит к патрульной машине.

На заднем сиденье мы устраиваемся вместе. В салоне следователь и еще один человек в форме.

— Вы помните, в какой момент произошел взрыв? Что происходило перед этим?

— Мы с отцом шли к машине.

— К какой машине?

— Не знаю, — Алекс собирается с мыслями, у него потерянный взгляд, словно он еще не собрал кусочки этой мозаики. — Наверное, к его. Я просто шел за ним. Взрыв прогремел неожиданно. Даже не сразу понял, что взорвалось, где…

Я больше не слушаю и смотрю в окно. Алекс расскажет не все: точно не о Захарове и нашей сделке. При мысли, что это мог сделать Толя, меня прошибает холодный пот.

— Я не знаю, кто… У отца было много врагов, — твердит Алекс. — Мне хреново, можно закончить на сегодня?

Несколько вопросов задают и мне: не видела ли я чего подозрительного и что помню. Я отвечаю, что во время взрыва была около могилы и почти ничего не видела.

Нас отпускают домой.

«Мустанг» уцелел, но пока его придется оставить. Нас отвезут на патрульной машине. Алекс обнимает меня двумя руками, и утыкается губами в макушку. У него горячее дыхание и дышит он реже, чем обычно.

— Куколка… — болезненно стонет он.

Дома Алекс падает на стул на кухне и сидит неподвижно, уронив голову. Я боюсь его тревожить. В этой каменной неподвижности горе и шок. Я быстро расстегиваю и снимаю пальто, подхожу, опускаюсь на колени, чтобы заглянуть в глаза. Убираю со лба волосы. Он прячет от меня лицо в ладонях. Ему плохо — и физически, и морально.

Понимаю. Мне нечего ему сказать, а он не хочет меня видеть.

По дороге я прочла, что при контузии нужен покой. Все что я могу — просто помочь. Нужно снять с него провонявший гарью и кислятиной костюм, убедить помыться и лечь. Вместо этого я мочу в теплой воде полотенце и начинаю вытирать ему руки, а когда он опускает их, то и лицо.

«Все будет хорошо» — хочется сказать мне. Утешить, как ребенка. Для меня главное, что жив он. Но когда Алекс смотрит на меня, у него хоть и поплывший, но холодный взгляд.

— Вовремя он завещание переписал, да? — говорит он, и я неуверенно застываю. — Ника, это либо Захаров, либо кто-то из наших. Если Захаров, я его недооценил.

Край полотенца, которым я промокала ему бровь, задрожал. Недооценил?

— Я не знаю, как они это сделали, это невозможно. Им я не сказал. Они на этих машинах приехали, их охраняли, их не успели бы заминировать. Может быть, это кто-то из своих. Из семьи, — добавляет Алекс.

Я хмурюсь, вспоминая как поражен был его брат, когда прогремел взрыв. Он заставил меня лечь, затем спрятал за памятником. Не похоже, что взрыв мог устроить он.

— Ты что-то вспомнила?

— Меня твой брат прикрыл. Я не думаю, что это он.

Это Толя. Для меня очевидно и доказательства не нужны. Алекс ведь хотел выманить его, заставить действовать — вот, пожалуйста… Значит, он знает, где мы. Знает, где я.

— Куколка, мне нужно отоспаться. Прости, мне хреново.

Он расстегивает грязную сорочку, поднимается и, сшибая плечом углы, плетется в комнату. Когда я выхожу за ним, он уже в постели.

Алекс не может ни спать, ни бодрствовать. Стонет. Я сижу на кухне, пью горький чай — кровать одна, а рядом с больным спать невозможно. Он мучается до вечера, затем встает, проходит мимо кухни, я слышу, как Алекса рвет в туалете. Мне дико страшно, мысли о том, что Толя может знать, где я нахожусь и за меня некому заступиться, буквально парализуют. Но я заставляю себя встать, вновь мочу полотенце в холодной воде, помогаю мужу умыться и веду обратно в постель. Я кладу на лоб холодное полотенце, ухаживаю за ним до утра.

— Если хочешь, я вызову врача, — предлагаю я.

— Не надо, куколка, — шепчет Алекс и, наконец, переворачивается на бок. Дыхание становится глубже, кажется, дремлет. Я глажу его влажные волосы. Так рада, что он жив — на одну безумную секунду я допустила, что потеряла его в том взрыве…

Я засыпаю, положив голову ему на плечо, а на рассвете меня будит звонок телефона.

Я хватаю телефон и скорее иду на кухню.

Алекс всю ночь мучился и недавно заснул — не хочу его будить. Но пока я шла, звонок сбросили. Я кладу трубку на стол, разминаю затекшую шею. Ночь у постели больного — это тяжко. Раньше я сидела с дочкой, когда она болела. Теперь это Алекс.

Я включаю кофеварку и иду в ванную. Вздыхаю. Бессонная ночь не добавила мне привлекательности: под глазами темные круги, волосы всклокоченные и улыбаться не хочется даже через силу. Сегодня я буду обычной женщиной, а не прекрасной содержанкой.

Наливаю кофе, когда из комнаты доносится шорох — Алекс проснулся. Он сидит на кровати, прикрыв покрывалом пах.