действительно превратилась в серьезную проблему. Из 317 офицеров, с которыми дивизия начала наступление на Багдад, 130 были убиты или ранены под Ктесифоном, и 75 из них служили в индийских батальонах. Османские обстрелы и атаки продолжали вымывать кадровый состав. Только 24 декабря выбыли из строя еще 17 британских офицеров. Во многих батальонах их остались считаные единицы — один в 110-м, два в 104-м, по четыре в 66-м, в 117-м и в батальоне гуркхов. Для того чтобы сгладить этот вопрос, Таунсенд предложил временные офицерские звания в индийских батальонах сержантам из британских, но от этой идеи быстро отказались, так как новоиспеченные сержанты не знали ни языка, ни специфики своих новых подчиненных.

Османы начали пропагандистскую кампанию, нацеленную на индийских солдат. Они забрасывали в передовые окопы листовки на языках субконтинента, в которых призывали индийцев повернуть оружие против британских хозяев и, в версиях для мусульман, объединиться с исламскими братьями. В качестве дополнительного бонуса перешедшим на турецкую сторону обещали денежное вознаграждение и земельные наделы. Официально британцы называли эту агитацию «полностью провальной», но с конца декабря начались случаи дезертирства. В ночь с 27 на 28 декабря к противнику убежали двое сипаев из 22-го и 66-го батальонов. Две ночи спустя за ними последовали еще двое. 1 января боец 103-го батальона при попытке дезертировать застрелил британского офицера, но был пойман и расстрелян.

В то же самое время среди индийцев начались самострелы. В отчете заместителя начальника тыла дивизии от 29 декабря говорилось:

«Среди бойцов 76-го пенджабского батальона зафиксировано несколько случаев самостоятельно нанесенных ранений указательных пальцев рук. Для сокрытия пороховых следов и ожогов они обматывали пальцы и руки кусками ткани. Командир дивизии приказал отнестись к этому с максимальной серьезностью и реагировать на подобные случаи самыми суровыми мерами»[64].

В сумме эти случаи все больше убеждали Таунсенда, что у него серьезнейшая проблема, связанная с надежностью индийских батальонов, и она может привести к непредсказуемым результатам.

Не слишком внушали доверия и обитателя Кута, которых решили оставить в городе. Таунсенд, как и большинство британских военных, не испытывал к населению Ирака никаких теплых чувств. Несмотря на все попытки британских политических офицеров и новой оккупационной администрации наладить контакт с местными жителями, к концу 1915 года результаты разочаровывали почти по всей стране. Оказалось, что аборигены не испытывают особого восторга от прихода британцев и не торопятся «сбросить турецкое ярмо». Большинство племен заняли позицию осторожного нейтралитета, а некоторые открыто поддерживали османов. Многочисленные случаи нападений и мародерства со стороны арабов также не способствовали возникновению добрых отношений. Как писал в своих мемуарах разведчик и политик Арнольд Вильсон, «подобные инциденты стали частью опыта работы практически всех членов гражданской администрации в Месопотамии за пределами больших городов. Несмотря на это, мы должны были заслужить некоторое доверие арабских племен и убедить их в возможности больших перемен… В то же время армию, со стороны как штабных, так и полевых офицеров, было сложно обвинять в том, что они коллективно считали арабов неисправимыми ворами и убийцами, лишенными всякого милосердия и чести. Снова и снова они находили своих раненых растерзанными, убитых выкопанными из могил и раздетыми, брошенными на поживу шакалам»[65].

В самом начале осады двое основных арабистов, бывших с 6-й дивизией, сэр Перси Кокс и Джерард Личман, уехали из города, оставив Таунсенда без необходимых посредников при общении с местным населением. В результате генерал, опасаясь проблем с жителями Кута, ввел в отношении них крайне жесткую политику. В наказание за воровство со складов в начале декабря расстреляли двенадцать местных жителей. После слухов о выстрелах по британским солдатам из городских домов командир 6-й дивизии взял в заложники несколько местных старейшин, пригрозив и их поставить перед дулами «при малейших признаках измены»[66]. Если казни воров, вероятно, принесли пользу, то взятие заложников стало контрпродуктивным, лишив армию посредничества первых лиц города при общении с местным населением, на которое падало все больше военных тягот: их отправляли на принудительные фортификационные работы, а их дома уничтожали ради укрепления позиций или пускали на дрова. Недоверие к местному населению выразилось и в приказе, предписывавшем всем бойцам 6-й дивизии в городе все время быть при оружии.

Никто из британцев, от рядового солдата до командира дивизии, не сомневался, что местное население передает противнику сведения о положении в городе. В турецких документах не существует ни единого упоминания об этом, более того, османы стреляли в любого гражданского, пытающегося выбраться из города. С их точки зрения, опять же уходящей корнями во времена суровых древних осад, жители должны были оставаться в городе, все сильнее истощая британские запасы провизии.

Единственным методом поднятия духа как своих солдат, так и местных жителей Таунсенд сделал регулярный выпуск обращений и воззваний, которые в основном сводились к призывам держаться твердо. Некоторые из них вышли ему боком. К примеру, 7 декабря генерал уведомил подчиненных, что подкрепления уже в пути и достигнут Шейх-Саада за неделю. Когда они будут под Кутом, в обращении не говорилось, но оно подлило масла в огонь многочисленных слухов, что осаду снимут в кратчайшие сроки, самое позднее до конца декабря. Лейтенант Симмонс вспомнит позднее: «Большинство верило, что нас выручат к Рождеству, самое позднее к новому году»[67]. Когда этого не случилось, все дальнейшие послания от Таунсенда воспринимались уже с куда меньшим доверием. Генри Рич написал, что «обращения к войскам стали источником удивления и раздражения. Мы очень выборочно переводили и зачитывали их нашим индийским солдатам»[68].

Помимо написания этих бумаг, Таунсенд не принимал никаких мер по укреплению боевого духа. Врач 48-го саперного батальона Спекман свидетельствовал: «Таунсенд был для нас в те дни далекой фигурой, практически неизвестной и редко видимой в лагерях и окопах»[69]. Мартин из 22-го пенджабского писал: «Таунсенд не знал ничего о своих индийских частях, он их даже не видел»[70]. Артиллерист Мауле, бывший практически постоянно в штабе Таунсенда в Куте, отметил в своем дневнике в конце декабря: «Таунсенд практически никогда не выходит, что является огромной промашкой потому, что люди его никогда не видят и он не может ничего увидеть своими глазами»[71].

В этих условиях несколько странно смотрится бездействие Таунсенда в отношении подготовки к продолжительной осаде. Даже в конце декабря не предпринимались никакие меры по сбережению продовольствия. Не были проведены реквизиции съестного у местного населения и не введены продуктовые нормы. Не закрыли даже базары, на которых все еще свободно продавали продукты. Хуже того,