– Покружись, Адди! – просит Джо.

Адди кружится. Перья, приколотые к волосам, к вырезу на шее и юбке, колышутся и развеваются в воздухе.

Срабатывают вспышки камер. Фотоаппараты у всех: у моей мамы, у родителей Люка, у него самого. Моя мама передает свой фотоаппарат папе: его очередь делать снимок.

– Улыбнись дедушке! – говорит он, и Адди улыбается.

У нее первый концерт, сегодня вечером все пришли в маленький театр, где девочки танцевали от души, не попадая ритм, и это делало представление еще более милым. Адди была в костюме лебедя. Мама вновь забирает камеру у отца.

– Покажи лебедя, Адди!

Дочь машет руками – не слишком-то грациозно, опять сверкают вспышки. Нэнси достает телефон и принимается снимать видео. Адди кружится еще, вызывая всеобщий восторг.

Люк поворачивается ко мне и с добродушным видом качает головой: «Ну что поделаешь с этими сумасшедшими дедушками и бабушками». В ответ я пожимаю плечами и сконфуженно улыбаюсь.

Адди – великий объединяющий фактор нашей семьи. Миротворец. Можно сказать, Организация Объединенных Наций.

Вдруг она зевает – широко, громко. Все смеются.

– Кажется, лебедям пора спать, – шутит Люк и поднимает нашу дочь на руки.

– Нет, папочка, – протестует она, но глаза уже сонные.

– Какая милашка, – говорит мне Нэнси, будто считает, что я и в самом деле ращу дочь правильно.

Наслаждаюсь одобрением свекрови.

Моя мама кивает, но бросает на меня быстрый внимательный взгляд. Она знает, что между мной и родителями Люка все еще натянутые отношения. Мы разговариваем об этом бесконечно. Я улыбаюсь в ответ: все хорошо.

Выходим из театра. Джо и папа идут позади, беседуют. Слышу обрывки их разговора: свекор расспрашивает моего отца о его бизнесе. Мама и Нэнси идут впереди нас с Люком, но я не знаю, что они обсуждают. Бабушки то и дело оборачиваются взглянуть на Адди, которая дремлет на отцовском плече. Наверное, речь о ней.

В таким минуты я думаю, как мне повезло, что этот крошечный человечек появился в нашей жизни и связал нас всех крепкими узами. Стараюсь не представлять, как легко было бы их разорвать. Разок дернешь – и они лопнут.

Но хоть я все еще не знала, как относиться к свекрам, в глубине души была им очень благодарна.

Может быть. Иногда. Не знаю.

Порой я думаю про себя: если бы Нэнси и Джо не были так одержимы мыслью, что у их сына должен родиться ребенок, не настаивали, чтобы я его родила, возможно, Адди не появилась бы на свет. Возможно, ее бы у нас не было. У меня бы ее не было. Если бы родители Люка не уговорили сына передумать, а он не уговорил бы меня, дочка не стояла бы здесь в костюмчике лебедя, очаровывая всех нас. Очаровывая меня, женщину, которой вовсе не хотелось, чтобы ее очаровывал ребенок, по крайней мере ее собственный.

Но есть и другие дни, которых много. В эти дни злость, что я испытываю к свекрам, выползает из крошечной пещерки в моем мозгу, и я понимаю: мне хочется высказать им прямо в лицо все, что запретил говорить муж. И тогда я думаю: «Прощу ли я их когда-нибудь? Или гнев на них будет вечно отравлять мне жизнь с Люком?»

* * *

– Роуз, мы хотим с тобой поговорить… – Джо сказал это первым, именно он начал беседу от их с Нэнси имени много лет назад.

Мы вчетвером ужинали в очень хорошем ресторане.

– О чем? – спросила я, посмотрев на Люка. Муж упрямо отводил глаза, уставясь в свою тарелку и сосредоточенно разрезая курицу.

К тому времени мы уже были женаты несколько лет. Мои отношения с родителями Люка портились, да и наши с ним тоже. Каждый раз, когда муж хотел погостить в родном доме, я все сильнее противилась визиту. После начала придумывать отговорки: слишком много работы, есть планы с Джилл, приезжает Райя, отец приглашает поужинать только с ним вдвоем на выходных. Я не желала видеть семью Люка, особенно Нэнси. Наше общение стало неловким.

Она всегда делала замечания о том, какая я умная. Звучало мило, да только Нэнси обязательно добавляла: это означает, что наши с Люком дети тоже будут умными. Затем начались расспросы: когда же я забеременею, когда, когда? Она спрашивала об этом, зная, что мы не собираемся заводить ребенка.

Джо вытер руки о салфетку, которая лежала у него на коленях.

– Поговорить с вами обоими, – уточнил он. – О детях.

Люк вздохнул и отложил приборы на край тарелки.

– Папа… – Это было сказано как предупреждение.

Нэнси сжала руку сына: подожди, дай отцу закончить.

– Мы переживаем, что вы совершаете ошибку, – продолжил Джо. Вероятно, обращался он к нам обоим, но смотрел только на меня. – Мы знаем, решение не заводить ребенка – ошибочное. Вы о нем пожалеете. Пожалеете, но будет слишком поздно. И что же тогда?

Я покачала головой. Мне не хотелось разговаривать об этом за ужином в ресторане. Вообще не хотелось об этом разговаривать. Мне нужно было, чтобы свекры уважали мое решение – наше с Люком решение. Когда во время общения со мной Нэнси бросала реплики, дескать, со временем я передумаю, – это одно. И совсем другое – вмешиваться в дела. Будто нам требовалось искать пути решения этой проблемы – отсутствия детей, – как-то лечиться, исцеляться.

– Я не буду рожать, – заявила я, складывая салфетку и убирая на стол. – Это не ваше дело. Наше решение касается только нас с Люком и больше никого. – Я сделала глубокий вдох. – Поверить не могу: вы посмели сказать, что из-за меня ваш сын пожалеет о своем выборе.

– Я вовсе не то… – начал отец Люка.

– Нет, но это подразумевалось.

– Роуз… – умоляющим тоном произнес мой муж. – Просто послушай родителей. Выслушай их.

Я посмотрела на Люка. Так и хотелось взять его и встряхнуть. Почему он это не прекратит? Почему позволяет своим родителям так обращаться с нами, обращаться со мной? Кровь вскипела, кожа стала не просто теплой – горячей. Не потому ли Люк умолял, что сам чувствовал то же самое? Я сглотнула комок в горле. Они сговорились у меня за спиной?

– Я не желаю ничего выслушивать, Люк. Зачем это мне? А тебе зачем? – Я встала. Стул качнулся, но потом выпрямился.

– Не расстраивайся, – принялась увещевать Нэнси. – Мы просто хотим поговорить.

– Сядь, Роуз, – сказал Люк.

Я проигнорировала его.

– Вы знаете, какова моя позиция, знаете много лет. Почему никто не уважает мое мнение? – уже громче воскликнула я. Сидевшие за столиками поблизости посетители начали поворачиваться в нашу сторону. – Почему никто не уважает меня? Почему нельзя просто оставить меня в покое?

– Мы тебя уважаем, – сказал Джо.

– Как вы можете говорить такое? – Перед глазами все расплывалось. В глубине души я догадывалась, что реагирую чересчур бурно, но не могла контролировать прилив ярости. Я устала от давления, которое обрушилось на меня со всех сторон, едва мы с Люком успели отойти от алтаря. Я поднялась и задвинула стул на место. – Я ухожу.