Снимаю пальто и шарф, включаю свет, присаживаюсь за кухонный стол посмотреть фото с концерта Адди. Первый кадр на экране камеры – ряд маленьких лебедей на сцене. Люк поймал их в середине прыжка: ноги оторваны от пола, губы широко улыбаются, на личиках – восторг. Вот крупные планы Адди: руки подняты в первой позиции, локти нелепо торчат; девочки стоят неровным кругом, пачки с перьями сдвинуты наперекосяк.

Листаю кадры, то улыбаясь, то хихикая, пока не дохожу до более ранних фото. Вот несколько снимков со мной за рабочим столом, еще Адди – собирается утром в школу, вечером в пижаме перед сном. Великолепная фотография моей мамы – на кухне у плиты, в фартуке и с деревянной ложкой в руке она улыбается в камеру.

Тут я нахожу свое фото – и не подозревала, что Люк его снял. Оно сделано на докладе пару недель назад, где я рассказывала о своих научных разработках. Даже не знала, что Люк на него ходил, он мне так и не признался. В конце концов, докладов я провожу много и не жду, что муж будет на них присутствовать. На снимке я стою за кафедрой, рука поднята, взгляд направлен в зал. Вид у меня очень серьезный, я полностью увлечена собственной речью. Хорошее фото, на нем я – настоящая.

Гляжу на экран, и меня накрывает сокрушительная волна любви к Люку. Я осознаю – муж отправился на мероприятие и сделал фотографию, хоть я его не просила, и сам умолчал, что был там, может быть, просто потому, что любит меня, потому что хотел послушать мою речь. Волна любви течет по моим венам и распространяется до самых кончиков пальцев рук и ног.

Мне хочется поцеловать Люка. Взять его за руку и отвести в постель. Мы все еще занимаемся сексом, раз в пару месяцев или раз в месяц, если повезет, но делаем это механически, по необходимости исполняя брачные обязательства, как положено женатым людям, даже если они уже этого не хотят. У большинства моих друзей происходит то же самое: у геев, лесбиянок, гетеро. Через некоторое время желание угасает, и вы либо договариваетесь заниматься сексом регулярно, либо совсем от него отказываетесь.

Если родительство похоже на стоячую воду, то брак – на море. Вода прибывает и уходит, порой накатывают волны, налетает ураган и меняет чувства в одну сторону, а потом, годы спустя, в другую. Возможно, теперь мы с Люком плывем в верном направлении.

Возможно, мы сумеем достичь цели, если я укажу путь.

Прокручиваю кадры в камере один за другим, рассматриваю их и думаю: как только Люк уложит Адди и вернется, я потяну его в спальню. И он будет счастлив, что мне хоть раз пришло в голову проявить инициативу.

Но тут попадается фото, от которого замирает сердце. Изображение смеющейся женщины с запрокинутой головой. Кажется, в каком-то парке. Я листаю дальше, посмотреть, есть ли еще такие же кадры, но снимок единственный, втиснут между фотографиями с Рождества и Адди в школе.

Шерил.

Имя шепотом проплывает в моем сознании. Нет доказательств, что имя принадлежит девушке с фото, и причин думать, что это она, – лишь женский инстинкт и записка, которую в прошлом месяце я нашла в зимней куртке Люка, когда сдавала ту в химчистку. Я выгребла из карманов всю мелочь и отдала сверток работнику за прилавком. Маленькая записка, аккуратно сложенная в четыре раза и разделенная складками на квадратики. Поперек затейливыми, идеально прописанными буквами строчка: «Люк, ты очень талантлив. Просто потрясающе! Шерил». Кем бы она ни была, эта Шерил, – почерк очень красивый.

Я уставилась на крошечный клочок бумаги у себя в руке и подумала: «Записка еще ничего не значит. Возможно, это просто благодарность от какой-нибудь невесты, чью помолвку снимал Люк». Но даже тогда я в это не совсем поверила – и в голове начала клубиться тревога. Время от времени, когда я вспоминала о записке, красивом почерке и имени Шерил, облако тревоги появлялось вновь.

Слышится тихий звук шагов Люка, выходящего из комнаты дочери, щелчок закрывающейся двери. Я быстро перематываю фотографии в конец, к съемке концерта и Адди в образе лебедя. Перелистываю фото, из-за которого решила, что муж все еще любит меня, и собралась отвести его в постель. Желание испарилось, уничтоженное внезапным открытием.

Я встаю, сажусь на диван, натягиваю на колени плед. Преувеличенно зеваю. Люк опускается рядом, тоже накрыв ноги.

– Хорошо, правда?

Идеальная сценка: усталые, но счастливые родители обнимаются, с удовольствием вспоминая, как их прелестная дочь танцевала, а довольные бабушки и дедушки наблюдали за ней. Люк прижимается ко мне ближе, ждет ответа.

– Конечно, было хорошо, – наконец отзываюсь я.

Он смотрит на меня, а я думаю: заметил ли муж, что ответ дан в прошедшем времени.

ГЛАВА 20

5 августа 2008 года

Роуз, жизнь 5

Вид просто потрясающий.

– Я так рада, что мы не пожалели денег, – говорю я.

Рада, что ты простил меня. Рада, что мы снова вместе.

Жадным, собственническим взглядом смотрю на Томаса, будто он опять может в любой миг исчезнуть из моей жизни.

Поставив чемодан, Томас подходит к стеклянным дверям с видом на океан.

– Как здесь красиво, – говорит он.

– Да.

Я так счастлива. Купаюсь в блаженстве. Неужели мы ощущаем блаженство, лишь зная, что счастье мимолетно? Зная, что оно не продлится долго, как бы нам ни хотелось иного?

– Я рада, что мы здесь.

Я сияю. Изменяю мужу и чувствую себя как никогда прекрасно. Я оставила его с бесконечно хнычущим ребенком, о котором он так мечтал и которого убедил меня родить, несмотря на все звоночки, твердившие: «Нет, Роуз, не делай этого, ты же себя хорошо знаешь – ты никогда не хотела быть матерью».

– Говорят, ресторан здесь превосходный. – Томас обнимает меня. – Может, сходим перекусить?

Я прижимаюсь к нему, позволяю сильному телу притянуть меня к себе, наконец окунаюсь в столь же сильные волны желания и веду Томаса к кровати.

– Может, перекусим после? – предлагаю я и, смеясь, толкаю его на дорогие белые простыни, гладкие и прохладные.

– Твой план мне нравится, – отвечает он.

* * *

Дело в том, что я люблю Адди. Просто обожаю.

Впервые в день рождения дочери увидев ее маленькое личико, я ощутила тот самый прилив материнской любви, о которой столько говорят. Нахлынули все те чувства, о которых меня предупреждали: желание обладать, страх, радость, потребность защитить, жажда стиснуть малышку, едва не задушив. Смесь эмоций, похожая на материнское безумие, а потом твердая уверенность, что я никогда не спущу с ребенка взгляда.

Это было чудесно и одновременно ужасно.

Чувства быстро утихли под гнетом реальности – я стала матерью навсегда, ребенка обратно не засунешь. Все уже сделано, и теперь я все время пребываю в этом состоянии. Однообразные будни, полные тяжкого труда, плюс бесконечное недосыпание иногда перевешивали любовь, ее мимолетную магию.