взгляда. Или та состарилась на глазах, с необычайной быстротой? Она отвернулась, чтобы не видеть впалых щек и гнилых зубов, а только слушать убаюкивающий ласковый голос. — Я тебя спрячу, и никто тебе не навредит.

Зинаида с силой качнула головой и накрыла копной волос Чикиту. Той почудилось, что за этой завесой она в безопасности, будто под покровом леса.

— Я бы на твоем месте, — прошептала цыганка, — швырнула амулет в море.

Чикита хотела спросить почему, но не смогла. Волосы Зинаиды, как живые, обвивались вокруг ее ног, рук, туловища и шеи и больно сдавили, словно хотели выжать ее без остатка. Она попробовала высвободиться, но, барахтаясь, еще сильнее увязла.

— Чертовы космы! Чертова цыганка! — задыхаясь, выговорила она, но и голос тоже угодил в волосяную темницу. — Чертовы карлики! — выкрикнула Чикита из последних сил, теряя сознание, но тут голос Рустики вернул ее под своды особняка.

Она ошеломленно села на кушетке. Так все это сон? Правдоподобный кошмар? Но в таком случае откуда у нее на руках тонкие красноватые следы? На догадки времени не оставалось. Уже почти шесть, надо поторапливаться. Экипаж ждет, чтобы отвезти их в порт.

Все надеялись, что за треволнениями отъезда Чикита забудет про Буку, но не тут-то было. Рустике пришлось отправиться к пруду, выловить рыбину голыми руками и посадить в аквариум. «Ишь какой костлявый, а склизкий-то!» — с отвращением воскликнула она и накрыла аквариум севильской шалью, чтобы никто не догадался о проникновении манхуари на пароход.

Чикита просила друзей и родственников не провожать ее в порту, но все равно в среду, 30 июня 1886 года, несколько десятков человек столпились у трапа лайнера «Провиденс», чтобы проститься с Эспиридионой Сендой[20]. Канделария и Манон забрасывали ее советами, а Экспедита, Эксальтасьон и Бландина, к тому времени успевшие выйти замуж, явились с супругами и детьми. Все восторгались легким нежно-голубым платьем, которое Чикита выбрала для отъезда, и кокетливо надетой несколько набок матросской шапочкой и требовали слать открытки из Нью-Йорка и всех прочих пунктов путешествия. Падре Сирило сократил мессу, чтобы успеть осенить подопечную благословением и подарить четки из розового дерева, освященные покойным папой Пием IX. Даже полиглот Лесерфф, тяжелый на подъем, выбрался из дома и пожелал Чиките счастливого пути на недавно выученном венгерском. На причале не оказалось разве что крестного, Педро Картайи, но Чиките объяснили, что он сейчас у ложа умирающего.

К удивлению собравшихся, Пальмира, негритянка из Ла-Маруки, скрасившая детство братьев и сестер Сенда столькими сказками, тоже пришла, хотя много лет от нее не было ни слуху ни духу. Она громко рассказала, что зарабатывает на жизнь, кухарничая в испанском батальоне, а потом понизила голос и сообщила, что все ее сыновья сражаются в горах на стороне мамби. Народу все прибывало, и Чикита забеспокоилась. Рустика ничем не могла помочь, поскольку руки у нее были заняты аквариумом с Букой. К друзьям семьи и пациентам доктора Сенды подтянулись грузчики, моряки, рыбаки, попрошайки, проститутки, бродяги, крестьяне, солдаты и полицейские, которые случайно проходили мимо, заинтересовались шумихой и, углядев лилипутку, остались поглазеть.

Творился форменный карнавал. Торговцы губками, цветами, сладостями, фруктами и птицами громогласно расхваливали товары, а Рубен и Сенен, бродячие кукольники, раскинули театр марионеток посреди толпы и начали представление. Нагрянули дружки Румальдо и присоединились к веселью. Комендантский час застал их накануне в разгар гулянки, и всю ночь они провели в борделе мадам Арманд в обществе девиц легкого поведения. Дабы отпраздновать новую поездку товарища в Штаты, они откупорили несколько бутылок шампанского и принялись поливать собравшихся. Даже Мундо, скромняга и молчун Мундо, внес вклад в общую сумятицу, потому что музыканты из его оркестра тоже пришли попрощаться и в качестве сюрприза грянули дансон «Альтурас-де-Симпсон». Чикита и Рустика не удостоили приветствием сапожника Карродеагуаса. А ему-то кто напел про их отъезд?

Подошла стайка девчушек под командованием старой монахини: то были воспитанницы приюта Тирри, не раз получавшего щедрые пожертвования от семейства Сенда. Монахиня объявила, что сиротка по имени Карильда, белокурое голубоглазое создание с перламутровой кожей, сложила сонет в честь Чикиты. Юная поэтесса не замедлила льстиво продекламировать:

О, Чикита, собравшись в дорогу

ради новых небес и познаний,

вы примите поток пожеланий

счастья, радости, помощи Бога!

Но долгий гудок готового отойти корабля заглушил голосок Карильды. В последнюю минуту примчались Кресенсиано с супругой. Чикита так и не поняла — то ли они приехали из самого Карденаса проводить ее, то ли забрать свою долю от продажи дома.

Пока Румальдо и Мундо пытались оторвать от Чикиты любвеобильных кузин, чтобы внести ее по трапу на борт, Канделария подтащила к ней робко улыбавшуюся пожилую даму в старомодном черном костюме.

— Вот кто хотел познакомиться с тобой до отъезда! — воскликнула Кандела и, сообразив, что Чикита понятия не имеет, кто перед ней, пояснила. — Это Карлота! Карлота Миланес, сестра поэта Хосе Хасинто! — Она склонилась к очевидно глухой старушке и проорала: — Чикита чудесно читает «Бегство горлицы»! Когда вернется, вам обязательно надо послушать!

— Да, да, когда вернусь, — быстро сказала Чикита, касаясь костлявой холодной ладони той самой «интересной Карлоты», о которой столько рассказывала по секрету Урсула Девилль и с которой она уж не чаяла свести знакомство.

Оказавшись на борту, она сразу же заперлась в каюте и предоставила Румальдо и Мундо махать платками провожающей толпе. Корабль заворочался, Чикита вздохнула с облегчением и попросила Рустику поднять ее на банкетку, чтобы в иллюминатор наблюдать за постепенным удалением берега. Так она долго стояла, чувствуя ком в горле и слезы на щеках, созерцая пароходы и лодки на якоре в порту, замок Сан-Северино, часовню Монтсеррат, колокольню церкви Святого Петра-апостола и Пуп Матансаса, таявшие вдалеке.

— Как думаете, когда мы вернемся? — спросила Рустика, начавшая развешивать одежду в шкафу.

— Не имею представления, — ответила Чикита, не отворачиваясь от иллюминатора. — Может, через несколько месяцев? Или никогда?

Глава VIII

Манхуари в водах Сены. На борту «Провиденса». Нью-Йорк! Филиал ада. Первый автомобиль в их жизни. Новая встреча с Сарой. Буддистская драма и ужин в «Дельмонико». Завтрак с пользой. Бартерный обмен. Решение Рустики. Судьба Буки.

Бука подплыл к поверхности Сены и высунул голову на звук аккордеона на Пон-дю-Карусель. Потом прибился к берегу и послушал перебранку сутенера с проституткой. Лунная дорожка серебрилась на воде. Заскучав, манхуари нырнул, развернулся и поплыл к острову Сите. Черно-зеленый камень, у которого он обычно устраивался на ночь под мостом Сен-Мишель, заняли