уже без патрульных на углах, превращаются в филиал ада, где попрошайки и злоумышленники запросто грабят и насилуют, не боясь ни Бога, ни закона. Но к чему заострять внимание на этом уголке Ист-Сайда, если истинный Нью-Йорк, с широкими улицами и тенистыми площадями, украшенными статуями, с элегантными магазинами и модными театрами, с особняками миллионеров и огромными конторскими зданиями, еще впереди? Чуточку терпения, вскоре они и сами в этом убедятся. Высунувшись до пояса из окна, Румальдо велел кучеру как можно скорее вывезти их из этого квартала и умудрился увернуться от гнилых помидоров, которыми швырялись в экипаж малолетние оборванцы.

Наконец они вывернули на Юнион-сквер и влились в поток транспорта на Бродвее. Румальдо вздохнул с облегчением, а остальные повеселели при виде омнибусов на конной тяге, цветастых реклам микстур и мыла и задорно позвякивающих новеньких трамваев. Как будто они одним махом перескочили из мира в мир. Чистый просторный проспект, запруженный толпами элегантных горожан, полный ресторанов и магазинов, примирил их с Железным Вавилоном.

Вдруг Рустика вскрикнула, увидав странный аппарат на колесах, двигавшийся наобум. Водитель плохо управлялся с махиной, грозившей въехать прямо в их экипаж. К счастью, в последнюю минуту столкновения удалось избежать.

— Вы только что наблюдали первый автомобиль в вашей жизни, — взволнованно и торжественно объявил Румальдо. — Эти кофейники на колесах пока еще редко встречаются, но вскоре заполонят все улицы, — предрек он и издевательски заклеймил Рустику паникершей и деревенщиной. Некоторые считают, что эти машины, топящиеся нефтью, — дьявольское изобретение, но лично его влечет все новое, и, если удача им улыбнется, он не исключает возможности обзавестись авто и стать chauffeur[25].

— Ну а меня только через мой труп затащат в эту лоханку, — фыркнула Рустика.

Добравшись до треугольника, образованного слиянием Бродвея, Пятой авеню и 25-й улицы, экипаж обогнул обелиск над могилой генерала Уорта, героя войн с Мексикой, и остановился у «Хоффман-хауса», элегантного гранитного здания, занимавшего целый квартал, где Сенда зарезервировали двухкомнатный номер.

Минуту спустя Чикита уже прямо и гордо вышагивала по алому ковру в холле. За исключением двух-трех любопытных, никто из постояльцев, которыми кишело помещение, не заинтересовался ее ростом. Служащие же, видимо, привыкли иметь дело с еще более странными гостями и просто сопроводили их до номера с преувеличенной учтивостью.

Когда золоченые дверцы лифта распахнулись на шестом, последнем этаже, в коридоре показалась высокая худая дама, одетая во что-то атласное и зеленое и увенчанная кокетливой шляпкой в пармских фиалках. Неудивительно, что лилипутка с первого взгляда узнала ее, ведь, увидев однажды Сару Бернар, никто не мог забыть ее огненных кудрей, точеного носика и выразительных глаз. Куда сильнее они — и в первую очередь сама Чикита — удивились тому, что актриса, окинув малышку взглядом, наклонилась, заключила ее в объятия и слегка наигранно воскликнула: «Oh, топ Dieu! Ma petite!»[26]

Прошло девять лет со встречи в гримерной театра «Эстебан», но мадам Бернар помнила Чикиту и была счастлива видеть ее вновь. Она обернулась к своему секретарю и сообщила, что Чикита — ее кубинская подруга и très intelligente[27]. Польщенная petite склонилась в реверансе и представила Румальдо, поцеловавшего актрисе руку, и Сехисмундо. У последнего руки были по-прежнему заняты аквариумом, и он ограничился вежливым поклоном.

— Какие приятные воспоминания храню я о вашем острове… — промурлыкала Сара, многозначительно глядя на кубинцев, в особенности на пианиста. — Что это вы так осторожно держите? — полюбопытствовала она и подошла поближе.

К разочарованию божественной Сары, на вопрос ответил раскованный Румальдо. Он в подробностях (зачастую выдуманных) описал вид манхуари и его особенности. Посматривая то на Чикиту, то на Мундо и совершенно игнорируя Румальдо, а уж тем более Рустику, мадам Бернар решила, что они непременно должны прийти на ее спектакль в театре «Эбби» нынче вечером. Это ее предпоследнее выступление в Штатах, а такое нельзя пропустить. Не дожидаясь ответа, она приказала секретарю обеспечить кубинцам ложу, прошелестела атласом в лифт и напоследок объявила, что после спектакля они поужинают вместе.

Сенда сошлись во мнении, что встреча судьбоносная. Кто лучше обожаемой всем Нью-Йорком Сары Бернар проложит Чиките путь на сцену?

Они вошли в зал, когда занавес уже поднимался, и, стараясь не привлекать внимания, просочились к своей ложе. В тот вечер при полном аншлаге la Magnifique[28] представляла свой последний шедевр: «буддистскую трагедию» «Изеиль», действие которой разворачивалось в V веке до нашей эры. Чикита предпочла бы пьесу классического репертуара, но пришлось наблюдать, как мадам Бернар в воздушной тунике и белокуром парике изображает придворную даму гималайского царства, задавшуюся целью соблазнить прекрасного и целомудренного Сиддхартху. Пятидесятилетняя Бернар порхала по сцене с легкостью подростка, и ее voix d’or[29] оставался мощным и звучным.

После третьего акта капельдинер вручил им записку. Мадам сообщала, что встретится с ними в ресторане «Дельмонико» на углу Пятой авеню и 26-й улицы, где подают бесподобную filet de boeuf à la Dumas[30]. В четвертом и последнем акте ослепленная, запытанная и побитая камнями Изеиль благополучно скончалась в объятиях святого Сиддхартхи, и Чикита с Мундо уронили слезу, когда Будда признался, что и он безумно любил ее, прежде чем отказаться от титула раджи и пойти по пути святости.

Они удалились, пока публика аплодировала, и наняли экипаж до ресторана. Через полтора часа Сара ворвалась в отдельный зал, где они дожидались, и, не извинившись, потребовала от метрдотеля наполнить бокалы лучшим шато из имеющихся запасов и немедленно тащить меню, а то она умрет с голоду. Никаких hors d’oevres[31]: они сразу же перейдут к делу. Она стремительно выбрала блюда, не советуясь со своими гостями. Для начала суп из зеленой черепахи au Xérès[32], затем фирменное filet, но только не ей — ей нынче вечером хочется орегонского лосося à la Sirene[33]. Со сладким разберутся потом, но она должна предупредить, что земляничный мусс в «Дельмонико» просто merveilleuse[34].

Еле-еле управляясь с огромными вилкой и ножом, Чикита про себя чертыхалась: как же она забыла взять собственные приборы? Она несколько раз порывалась поведать Саре о своих планах, но та, казалось, была настроена слушать лишь саму себя. Как будто недостаточно наговорившись в ходе спектакля, она изводила кубинцев нескончаемой болтовней. Сперва восторженно описала нового питомца, шотландского колли по кличке Гейм, а потом обрушилась на шансоньетку Иветт Гильбер, которая, приехав в Штаты, имела наглость заявить журналистам, будто мадам Бернар обожает ее песни и считает главным талантом Франции после себя. В немалой степени