— Довольно! — оскорбленно выпалил Мундо и объявил, что, хоть он и не одобряет ее решение, кузина может смело рассчитывать на него. — Ты совсем выжила из ума, но как-то раз я поклялся никогда тебя не покидать и сдержу слово, — взволнованно заключил он.

Румальдо весело зашагал взад-вперед по комнате, строя планы вслух. Из домашней обстановки много всего ценного можно продать: резную мебель, какой больше не делают, картины маслом, фарфор, стенные часы, серебряные приборы. Ради общего блага нужно обратить это все в звонкую монету. Что касается Хувеналя, то, запропав куда-то, он лишился права высказывания. Его часть денег они просто отложат.

— А как же Рустика? — спросил Мундо, пропуская мимо ушей разглагольствования менеджера.

— Поговорю с ней вечером, — сказала Чикита. — Хотя она наверняка уже сама все прознала. От нее ничего не утаишь.

Нельзя исключить, что Рустика и вправду подслушивала под дверью, потому что, когда ей сообщили о плачевном финансовом положении семьи и намечающейся авантюре, она не выказала ни малейшего удивления. Казалось, ее совсем не тревожит необходимость уехать из Матансаса и очертя голову окунуться в неясное будущее. «Мне все едино — хоть гладить яичницу, хоть жарить галстуки», — сказала она и только выразила сожаление, что не понимает «по-американски». Чикита пообещала до отъезда обучить ее паре фраз, достаточных для какого-никакого общения с ньюйоркцами.

Когда часы в доме пробили полночь, Эспиридиона Сенда села на кровати, сунула ноги в вышитые шлепанцы, взяла карандаш и тетрадь, вооружилась свечой и выскользнула из спальни. В эту минуту ее, одетую в воздушный пеньюар, простоволосую, с рассыпанными по плечам длинными черными кудрями, немудрено было принять за блуждающего по коридорам призрака. Она остановилась перед дверью Румальдо и тихонько, чтобы не разбудить спящего в соседней комнате Мундо, постучалась. Брат открыл нескоро.

— Займемся расчетами, — сказала Чикита, протянула ему тетрадь и карандаш и шепотом рассказала, сколько денег спрятано у нее на черный день в домашнем тайнике. — Нужно все учесть: мой повседневный и сценический гардероб, приличную одежду для тебя, для Мундо, да и для Рустики — я всегда полагала, что даму уважают сообразно тому, как одета ее горничная, — билеты на пароход, отели, обеды…

— Прямо сейчас? — сонно заартачился Румальдо, но при виде решительного выражения Чикиты подавил зевок.

В ту ночь, пока они складывали, вычитали и говорили о театрах, гримерных и недельных прибылях, Румальдо Сенда понял, что актрисой Чикитой, The Living Doll (Живой Куклой — такой псевдоним предложил он, а она, попробовав произнести с различными интонациями, одобрила), не так-то легко будет помыкать.

Чикита и Румальдо никому не говорили, какой крутой вираж собираются заложить. Легенда для родственников и друзей гласила, что они проведут некоторое время в загородном доме в Нью-Джерси по приглашению Беллвудов, симпатичной семейной пары миллионеров, с которыми Румальдо свел знакомство за чаем в нью-йоркском «Шерри’с». Первоначально приглашение касалось только Румальдо и его сестры, но летние владения мистера и миссис Беллвуд так обширны, а сами они так привыкли принимать десятки гостей одновременно, что совершенно не возражали, когда Румальдо спросил, нельзя ли взять с собой учтивого и талантливого юношу по имени Мундо. Они были страшно рады заиметь на время музыканта, который будет оживлять игрой их светские приемы. Румальдо так искусно описывал воображаемых друзей — она увлекается искусством, он владелец сталелитейных заводов, оба слегка эксцентричны, — что никто не заподозрил обмана.

Канделария сочла неподобающим намерение крестницы впервые в жизни отправиться в увеселительную поездку, когда прихотливый маятник биржи только-только оставил ее без средств к существованию. Пусть даже изумительные Беллвуды возьмут на себя расходы по пребыванию, все равно путешествия на север влекут неизбежные траты. Манон и Жауме, напротив, нашли решение очень своевременным. После бесконечного траура Чиките полезно будет развеяться. К тому же пара месяцев вдали от дома может настроить ее на покладистость, и по возвращении она с большей охотой прислушается к тем, кто желает ей лишь добра. А вот идея отделаться от семейного особняка встретила единодушное одобрение. «Слишком большой дом для такой жилицы» — было всеобщее негласное мнение.

Пока Румальдо и Жауме подыскивали покупателей на дом и мебель, Чикита с Мундо занялись подготовкой репертуара танцев и песен для дебюта. Сначала они немного повздорили, потому что пианист настаивал, чтобы кузина, как в старые времена, танцевала под мелодии Шопена, но новоиспеченная артистка придерживалась иного мнения и настояла на своем. По ее разумению, привлекать внимание американцев и заслуживать их аплодисменты требовалось чем-то «экзотическим». Посему польские мазурки и прелюдии были безжалостно заменены дансонами и контрдансами креольских композиторов, живыми шутливыми композициями вроде «Ну-ка, Томас!» и «Милашки» Мануэля Саумеля или «Хохота» и «Холодного душа» Игнасио Сервантеса. Тем не менее в качестве уступки кузену Чикита согласилась включить в программу «Утраченные мечты», романтическое сочинение Сервантеса, которым Шопен вполне мог бы услаждать слух Жорж Санд на закате в Пальма-де-Мальорка.

Вдохновившись партитурами, Чикита начала обдумывать хореографию. Она репетировала до изнеможения, поскольку, хоть и была не прочь порой отдаться волшебству музыки и импровизировать ad libitum[16], все же предпочитала в мельчайших подробностях продумать каждый танец. Если зрителям покажется, что она танцует по наитию, тем лучше, но сама она должна быть твердо уверена во всех па.

С выбором песен оказалось легче. Она просто припомнила хабанеры Себастьяна Ирадьера, которые столько раз девочкой исполняла на уроках с Урсулой Девилль. Несомненно, «Голубка», «Чин-чин-чан», «Мулатка с корзиной фруктов» и, конечно, «Интрижка». Услыхав последнюю, нью-йоркские меломаны, скорее всего, вообразят, будто Ирадьер скатал ее со знаменитой хабанеры из оперы «Кармен». Как бы не так, господа! Уж она позаботится о чести музыканта и разъяснит, что это Бизе, чуточку изменив мелодию, присвоил себе «Интрижку» без всякого стеснения.

Пока творческий дуэт работал в музыкальной гостиной, а Румальдо торговался с покупателями за каждый серебряный канделябр, восточный ковер или матового купидончика севрского фарфора, Рустика не имела ни единой свободной минуты. Кроме дел по дому, на нее свалилась задача снабдить Чикиту гардеробом, достойным принцессы. Она накупила отрезов лучших тканей, какие только можно было достать в Матансасе, и при свете лампы орудовала иголкой и наперстком до глубокой ночи, сооружая элегантные наряды, которые сеньорита, не пикнув, примеряла снова и снова, покуда они не садились точно по фигуре. Часть гардероба Рустика намеревалась пошить уже in situ[17], понаблюдав за нью-йоркскими модницами.

В начале июня дело пошло скорее. Один гаванский адвокат влюбился в особняк, предложил неплохую сумму, и они без промедления ударили по рукам. Все