– Скорее еще больше запутывает. Приятно, конечно, сознавать,что я не разучилась угадывать, но ясности пока что не прибавляется. Судя повсему, наши подопечные до сих пор не сделали ничего такого, что позволило бысудить об их криминальном бизнесе.

– Ничего, – подтвердил Бокр. – Мы смотрим за нимиочень внимательно, но не зафиксировали ни одного подозрительного контакта илипоступка. Варятся в собственном соку. Резников один раз летал за товаром вСтамбул, мой человек поехал за ним следом, туда и обратно в одном с нимсамолете. Ничего интересного не увидел, хотя, конечно, в такой ситуации ни вчем нельзя быть уверенным. Может, Резников и встречался в Стамбуле с кем-то, носделал это незаметно для окружающих. Или вообще не встречался ни с кем, атолько переговорил по телефону из гостиничного номера, но это мыпроконтролировать не смогли, вы уж извините.

– Господи, Бокр, – ахнула Настя, – сколько же увас денег, что вы можете послать своего человека за границу?

– Нескромно, Анастасия Павловна, нескромно, – залилсяБокр своим замечательным повизгивающим скрипучим смехом. – Но денег уЭдуарда Петровича много. А то вы этого не знаете? Кстати, небольшая деталь.Резников где-то с месяц назад обварил крутым кипятком левую руку, причемдовольно сильно, повязку только недавно снял. Ну это так, к слову.

– Сошлось. Теперь все сошлось, – удовлетворенно сказалаона.

– Что сошлось? – не понял Бокр.

– Рука сошлась. В записке, которую Дарья отдала милиционеру,были самые обычные приметы, под них подходят тысячи мужчин. Но там былонаписано: «левую руку держит в кармане». Если у Резникова в тот день была наруке повязка, он, вполне естественно, мог держать руку в кармане. Это-то и былосамым убедительным доказательством, что девушка описала именно ЕГО приметы. Выменя порадовали, Бокр, спасибо. Мне эта рука покоя не давала. А теперь всесошлось.

Бокр некоторое время молчал в трубку, Насте даже показалось,что связь отключилась.

– Алло! Алло, Бокр! – нерешительно произнесла она.

– Я здесь, – ответил он. – Можно, я еще кое-чтоскажу?

– Конечно, я вас слушаю.

– Дядя Толя и Эд были абсолютно правы. Вы действительно нина кого не похожи.

– Вы это к чему?

– Ни к чему, просто так. Выражаю вам свое восхищение, можетбыть, несколько неуклюже. Когда мне прийти с докладом?

– Я жду вас… Впрочем, нет, погодите, я передумала. Вы можетеприехать сейчас? Отвезете меня на работу, и заодно мы кое-что обсудим. Пораменять схему.

Он не любил этот район, хотя здесь прошло его детство и всебыло знакомо. Может, оттого, что не любил воспоминаний о детских годах, и непотому, что они были тяжелыми и полными лишений, вовсе нет. Нормальное детствов нормальной семье. Но Игорь его почему-то не любил.

Мать, как обычно, была всем недовольна. Он привез ей двеогромные сумки с продуктами, но она начала противно склочничать и корить его,что вот навез ей всякой заграничной ерунды, а обычного мяса в доме нет. Итеперь, сунув в карман матерчатую авоську, Игорь шел пешком на маленькийрыночек, чтобы купить парной телятины.

Выйдя на параллельную улицу, он остановился как вкопанный:прямо перед ним стояли белые «Жигули». Те самые. Он зажмурился и тряхнулголовой, но машина по-прежнему стояла, дерзко демонстрируя ему свои номера.

Ерохин отошел в сторону, немного постоял, задумавшись, потомзашел в ближайший магазин и встал у окна, из которого хорошо видна была белаямашина. Он совсем не думал о том, сколько может так простоять, ожидая владельцамашины. Просто он знал, что должен ждать столько, сколько нужно, чтобыпопытаться узнать, кто этот человек.

Молоденькая кассирша бросала на Игоря недоуменные взгляды,но он не обращал на нее внимания. Просто стоял и ждал.

Время близилось к часу дня, магазин пустел, по залузашмыгала тетка с ведром и тряпкой.

– Молодой человек, у нас обед, – сказала она Игорютаким возмущенным тоном, словно он вырывал у нее изо рта кусок хлеба.

И в эту минуту он увидел его. Владелец «Жигулей» вышел издома вместе с девушкой в черном пальто и с черным шарфом на голове. Игорь ееузнал сразу. Он не мог не узнать ее, хотя прошло столько лет… Он слишком хорошопомнил ее лицо тогда. И если говорить правду, она за эти годы не сильноизменилась. Боже мой, подумал он, это же ее отец, они поразительно похожи – обавысокие, стройные, с твердо очерченными лицами и серыми глазами под прямымиразлетающимися к вискам бровями. Как их фамилия? Кажется, Вакар. Да, точно,Вакар.

…Потерпевший Вакар Андрей…

…Потерпевшая Вакар Елизавета…

От суда над братом Юрки Орешкина остались смутные обрывочныевоспоминания. Их, малолеток, не судили, они выступали свидетелями по делу обобвинении Орешкина-старшего в подстрекательстве к убийству. В суд их привезлиродители, участковый, молоденькая инспекторша по делам несовершеннолетних иработник уголовного розыска. Всех четверых крепко держали за руки и никуда отсебя не отпускали. Ему, Игорю, было очень страшно, это он помнил отчетливо, авсе остальное терялось в тумане. В зале судебного заседания народу было много,но все лица сливались в одно неясное зыбкое пятно. Он никого не разглядел иникого не запомнил.

Но девушка… Она вела за руку мальчика в голубой куртке ипоказалась тогда Игорю невероятно красивой, наверное, потому, что ее лицосветилось счастьем и надеждой. Когда Колька Закушняк сбил ее с ног, а маленькийсопляк Равиль начал пинать ногами, Игорю стало на какой-то момент даже жалкоее…

Ерохин вернулся домой, так и не дойдя до рынка. – Амясо? – недовольно спросила мать, глядя на вернувшегося с пустыми рукамисына.

– Рынок сегодня не работает, санитарный день, – совралИгорь. – Слушай, мать, ты не знаешь, Юрик Орешкин никуда не переехал, настаром месте живет?

– Да ты что? – Мать удивленно уставилась наИгоря. – Не знаешь, что ли? Помер твой дружок, уж года два как схоронили.

– Как – помер?

Игорь почувствовал, как у него отнимаются ноги, и присел вкухне на табуретку.

– Вот так и помер, – торжествующе сообщила мать,которая никогда не любила друзей Игоря и считала, что они его испортили. –Допился. Кто-то его прибил, как пса шелудивого. В подъезде полдня валялся, покаего не забрали. Люди мимо ходили – думали, пьяный спит. Там винный магазинрядом, Юрка твой вечно в очереди ошивался.

Ерохин немного пришел в себя. Нет, ничего, не так страшно.Юрка превратился в алкаша, а все алкаши рано или поздно дохнут под забором.Плохо, что он, Игорь, совсем порвал с друзьями детства. После специнтерната ониеще немного покантовались вместе, потом ушли в армию, а после армии ни разу невстретились. Почему так получилось? У каждого сложилась своя жизнь, и к старымприятелям уже не тянуло? Или где-то в глубинах подсознания таился черныйнеизбывный ужас от совершенного когда-то убийства, и ужас этот не позволялвстречаться, чтобы не вспоминать?