– Не могу, господин Идоменей, с недавних пор всё изменилось, поэтому прошу вас не называть меня Эпафом.

– Что изменилось? Ты перестал быть Эпафом?

– Вы всё смеётесь, господин Идоменей, а надо плакать и молиться, молиться и плакать. Просить богов о прощении за попрание, за осквернение.

– Эпаф! Да что с тобой? Кто посмел прийти в твой храм, чтоб надсмехаться над богами? Наверное, какой-то чужеземец?

– Чужеземец?! Нет! Ещё нет! Но скоро свершится правосудие, и тот, кто поменял эллинских богов на варварских, будет исторгнут из Прекрасной Гавани, и тогда он сможет отправиться прямиком к своим милым скифам в объятия безумных энареев. Возможно, на первых порах дикари сочтут его забавным, но это ненадолго, когда он им надоест, они сделают из его глупой башки кубок для вина и будут передавать его из рук в руки распевая свои заунывные песни, – жрец хотел продолжить, но закашлялся.

Идоменей молчал, он уже догадался, о ком идёт речь, и собирался выведать у верховного жреца, что именно произошло, и насколько всё серьёзно. Пока Эпаф прочищал горло, он попросил:

– Расскажи мне всё по порядку.

– Нет! – Эпаф замотал седой головой. – Через два дня, господин Идоменей. Вы всё узнаете через два дня.

Идоменей вернулся домой мрачнее той чёрной тучи, что уже нависла над городом. Гектор, узнавший за много лет все оттенки настроения своего господина, понял, что не стоит сейчас говорить с ним. Безмолвной тенью он скользил вокруг Идоменея, помогая ему переодеться в цветной персидский халат тонкой стёжки, подал чашу для омовения рук, затем салфетку для утирания, принял от вошедшего раба поднос с едой и поставил на низкий трёхногий столик. Хозяин Тритейлиона молча опустился на клинэ рядом со столиком и, отщипнув от хлебца кусочек, не отправил его сразу в рот, а задумчиво мял в пальцах. Только когда Гектор убедился, что его господин получил всё, что ему необходимо для трапезы и отдыха, позволил себе сказать:

– Ваша супруга прислала послание, господин, она рада узнать, что вы вернулись и находитесь в добром здравии. Далее госпожа сообщает, что повозки доехали до Тритейлиона в целости и сохранности, ещё спрашивает, когда вы собираетесь приехать в своё поместье, а также желает вам всяческого благополучия.

Гектор замер в ожидании ответа, но Идоменей молчал. Капли дождя тяжело застучали по подоконнику, Гектор бросился закрывать ставни, в комнате сразу стемнело.

– Схожу за огнём, – сказал Гектор в темноту.

– Не надо огня, – ответил Идоменей, – в темноте мне легче думается, а пока пошли кого-нибудь за Кодром.

– Шкура индийского тигра жёлтая с чёрными полосами на красной подкладке, 100 мин. 26 локтей расписной ткани для шатра, 280 драхм. Подушки, набитые пером, обшитые золотой бахромой, 160 драхм. Метрет хиосского вина, 100 драхм. Плата Перибею, 10 драхм. Кто такой? – поднял глаза Идоменей.

– Устроитель праздников в доме господина Агафокла, – объяснил Кодр.

– Так, дальше… рапсод, две флейтистки, арфист и барабанщики, акробаты, на всех 35 драхм. Благовония, масло для светильников… – Идоменей быстро пробежал начало свитка глазами, – Два десятка угрей по 3 драхмы за пару, мёд, метрет хиосского вина, специи… Вот! Пятьдесят золотых статеров, взятых у трапезита Евномия. Стленгида с орнаментом из пшеничных колосьев и цветов, золотая чеканка, 45 мин. Ожерелье серебряное с тремя рядами подвесок, один из рядов со вставками из золотистого электрона, 32 мины. Серьги золотые с подвесками в виде колесницы Гелиоса… браслет в виде змеи, глаза змеи из индийских смарагдов… бусы жемчужные… венок золотой с листьями плюща… перисцелиды с колокольчиками из серебра… двенадцать серебряных булавок… две золотые фибулы, филигрань…

По спине Кодра струился пот, он всё ждал, когда господину Идоменею надоест читать длинный список, и он посмотрит в конец свитка, где выведена итоговая сумма, тогда грозы не миновать.

– Кувшин серебряный, скифская чеканка, два дерущихся льва… гребень черепаховый, инкрустация перламутром, так… зеркальце… шкатулка, вырезанная из цельного розового камня, крышка с золотым навершием… пятнадцать локтей пурпурного шёлка, десять локтей синего, семь локтей шнура, сплетённого из разноцветных нитей, сандалии серебряные, сандалии позолоченные, шесть локтей виссона… колесница, инкрустированная слоновой костью и позолоченным серебром, заказанная в мастерской ремесленника Алексиса, но ещё не изготовленная, уплачено вперёд 30 мин… Хм…

Идоменей, наконец, заглянул в конец списка, и, свернув свиток, задумался. «На эти деньги можно построить и снарядить большой торговый корабль». Кодр, страшась взглянуть на сидящего в кресле господина Идоменея, перевёл взгляд на Гектора надеясь найти в нём хоть какую-то поддержку, но слуга, сидя у стены на низком табурете, клевал носом. Хозяин дома молчал, и Кодру показалось, что он совсем забыл о его присутствии. Однако, когда Идоменей заговорил, лицо управляющего вытянулось от удивления, он ждал, что грянет гром, разверзнется земля и он, Кодр придавленный обвинениями и упрёками, отягощённый собственными грехами провалится в бездну Тартара.

– Ладно, – сказал Идоменей, – откладывая свиток, – расскажи мне, как твой господин умудрился навлечь на себя гнев Совета и жрецов? Его обвиняют в богохульстве, ты знаешь об этом?

– Господин! Никто в нашем доме богов не хулил!

– Верю тебе, поэтому и спрашиваю не о том, хулили или нет, а как попали под столь тяжкое обвинение?

– Ума не приложу, господин, – пожал плечами Кодр, – уже второй месяц мой хозяин никого не принимает.

– Вот как? Как же так случилось, что господин Агафокл разогнал всех своих параситов? – усмехнулся Идоменей, – но это ничего не меняет… Известно ли тебе, что через два дня в Совете будет суд черепков, что господину твоему грозит изгнание?

– Неужели это возможно? – не верил своим ушам Кодр, – Господина Агафокла выгонят из Прекрасной Гавани?

– Лишив всех имущественных прав на время, пока его не будет в городе, – дополнил картину бедствия Идоменей, – дом, земли, доходы от торговли – всё будет конфисковано.

– А что будет с рабами, господин?

– Они станут собственностью полиса, а дальше, как решит Совет. Кого-то оставят обрабатывать землю, остальных отправят на общественные работы, на стройки и рудники, – спокойно объяснил Идоменей.

– И я? А меня? – залепетал Кодр.

– Насчёт тебя я похлопочу перед Советом. Негоже Агафоклу ехать в изгнание одному, он привык к тебе, Кодр, ты один сможешь скрасить своему господину годы жизни на чужбине и создать ему хотя бы подобие тех удобств, к которым он привык.

– Годы? Господин! – Кодр упал на колени, – Молю, господин! Не отсылайте меня из города!

– В чём дело, раб? Ты отказываешься служить своему господину?

Управляющий затрясся в рыданиях. Идоменей равнодушно смотрел на плачущего мужчину, ему совершенно не было жаль его. Хозяин дома не сомневался, что как минимум десятая часть той суммы, что была выведена в конце свитка красными чернилами перекочевала в карман этого пройдохи. Когда Кодр подполз, чтобы облобызать ему ноги, Идоменей брезгливо оттолкнул его: