это серьезно. Скорее, она просто чувствовала себя уязвленной.

Я должен сейчас объяснить ей, что в ее жизни все прекрасно. Что Виктор – тот, кто ей нужен. И что ей пора забыть меня и рожать детей. И не тешить себя иллюзиями или планами мести. Когда-то я уже подвел ее, не дав того, чего она хотела. Ей это дал Виктор. Увидев меня, она снова переключилась на меня, забыв о том, кто и что для нее собственный муж.

Как бы мне не хотелось быть снова вместе в ней… Я не имею на это права… Однажды я уже сломал ее… Отобрав ее у Виктора, чего я добьюсь? Ничего. Она снова вернется к нему. А он может ее не принять. Любовную связь, страсть, очень трудно скрывать, когда находишься так близко…

Я не мог сломать Лизу еще раз. И я держался.

… Но кода она запустила в меня стаканом с водой…

Я увернулся, у меня была отличная реакция. Но стакан пролетел рядом с моей головой и был подобен пуле.

Сначала я обернулся и посмотрел на испорченную стену. Еще чуть-чуть, и тяжелый стакан попал бы в мой лоб. Шишка и синяк были бы мне обеспечены с гарантией.

Но, черт побери, именно этот стакан был подобен бомбе, которая меняет все в радиусе взрыва.

С меня как-то моментально слетела личина духовного психолога и я снова стал тем Марселем, которым был пять лет назад, до того треклятого дня помолвки…

– Лиза, – сказал я, повернувшись к ней, – Ты испортила стену.

Я еще старался держаться и быть холодным. Для того, чтобы еще больше ее взбесить. Не знаю, но мне этого хотелось. Чтобы она взбесилась еще больше. Так она больше повредит только себе, а не мне. А мне вдруг захотелось, чтобы ей стало больно. Даже если это будет ее иллюзорная боль. Я не деревяшка, я живой человек, у меня тоже есть чувства, не стоило ей играть со мной.

– Испортила стену? – прозаикалась Лиза, вскочив со стула. – Я хотела испортить твое спокойное лицо, чертов сукин сын!

Вот это ее прорвало!

Я встал. Резко отбросил стул ногой. Он влетел в стену и, кажется, сломался. Плевать. Я даже не обернулся. Теперь я наклонился над Лизой и навис над ней.

– Считаешь меня трусом? Не поэтому ли я ни разу не вырвался из Италии, чтобы снова тебя найти? А? Ты так не считаешь?

– Ты так и остался свиньей и извращенцем, – выплюнула Лиза и дала мне пощечину.

Я, кажется, даже зарычал, прежде чем схватить ее за волосы. Я резко придвинул ее лицо к своему, и мне хватило пары секунд, чтобы увидеть ее расширенные зрачки, ее подрагивающие, как у породистой лошади, ноздри, ее полураскрытые губы, почувствовать ее состояние…

– Я так и остался свиньей и извращенцем, которого ты любишь, – почти беззвучно сказал я.

Но она услышала. И вздрогнула. И не отстранилась. Она выдохнула, как перед прыжком в пропасть. И вот тут я не смогу удержаться. Никак не смог. И начал целовать ее…

Я просто хотел поцеловать ее… Хотел подарить ей прощальный поцелуй… который примирит нас и не оставит врагами… но… черт… как тяжело оторваться от нее, когда она целует в ответ со всей страстью… и вот она уже обнимает тебя своими гибкими руками… и начинает постанывать… от наслаждения и нетерпения… как и тогда… она так же меня любит…

Что ж, исповедальня – и есть исповедальня. И мы исповедовались. Только без слов.

Глава 26

Марсель зажег свет и холл погрузился в приятный полумрак.

– Как у тебя хорошо, – вздохнула я. – У меня такое чувство, словно я попала в пряничный домик.

– Поэтому я и арендовал этот дом. Мне тоже однажды захотелось поселиться в пряничном домике, – слегка улыбнулся Марсель. – Когда обстоятельства жизни не такие радостные, как хотелось бы, пряничный домик – именно то, что нужно.

– Обстоятельства жизни, – протянула я. – Ты мне расскажешь?

– И я расскажу. И ты мне расскажешь о своих обстоятельствах. Нам нужно было давно об этом поговорить, верно?

– Да. Но я боялась. А ты?

– Я? – Марсель усмехнулся. – Ты не так меня представляешь. Я не боялся. Когда я увидел тебя, ты была замужем.

– А ты был священником… Мне было тяжелее…

– Я тебя сейчас укушу.

– Укуси, – пробормотала я.

– Хотелось бы отложить это на десерт.

– Пойдем, – Марсель потянул меня за руку. – Дом почти как у тебя. Только у тебя все комнаты имеют вход на кухню, а меня холл ведет во все комнаты, ничего необычного. Все просто. Но в этой простоте есть своя прелесть, не правда ли? Вот гостиная. Она у меня совмещает функции кабинета и библиотеки. Гостей я сюда не приглашаю. Не люблю. Так что гостиная она лишь номинально.

– Это спальня. Ничего необычного.

– Ни одной скульптуры, – улыбнулась я.

– В последнее время мне некогда заниматься художествами, – пожал Марсель плечами.

– У тебя иная миссия, – хмыкнула я.

Марсель никак не отреагировал. Что-то слишком много недомолвок для откровенного разговора. Или сейчас просто не время и не место?

– А это кухня.

– Она уютная.

– Да. Но мы пойдем в спальню.

(Пять лет назад)

Через неделю после того, как я узнала, что Марсель уехал в Италию, я пришла в его галерею. И увидела полный зал меня… Там были скульптуры, сделанные с меня… и картины, написанные с меня… И мне приходилось заслонять лицо ладонью, чтобы меня кто-нибудь не опознал… Но матушка Марселя меня прекрасно опознала. Она подошла ко мне и прошипела:

– Пришла полюбоваться на свой триумф?

– Вовсе нет, я…

– Ты разрушила его жизнь, – припечатала она, с ненавистью посмотрев на меня. – Ты развела его с Кристиной и бросила сама. И тебе еще хватило наглости прийти сюда.

– Вы не правы. Я собираюсь ехать в Италию за ним.

– Куда? – ядовито спросила она.

– Ну…

– Он не там, где ты думаешь, – выплюнула она. – Уж не думаешь ли ты, что он сидит в отеле, дожидаясь тебя? Он совсем в другом месте.

– Где?

– Неужели ты думаешь, я тебе это скажу? Чтобы ты еще раз бросила его? Оставь моего сына в покое. Ты ему в любом случае не подходила. Крис была лучше, хотя тоже оказалась яблоком с одной яблоньки. Но я была права. Ты – не пара моему сыну.

– Но…

– Если он захочет, он вернется и найдет тебя сам. Не так ли? Хочешь – жди. Но я не уверена, что он к тебе вернется. Марсель решил стать священником, детка. Если хочешь, можешь взять себе на память одну из картин.

– Нет. Я ничего не хочу. Мне ничего не нужно.

– Поверь, так лучше.

* * *

– Вообще-то, у меня в холодильнике шампанское… Но если ты хочешь, мы можем быстро сварить глинтвейн.

– Да. Это было бы лучше. Я буду резать тебе фрукты. А от шампанского у меня болит голова.

– Отлично. Пока ты будешь занята фруктами, я разогрею ужин.

И Марсель достал из холодильника огромное блюдо с запеченной индейкой. Я ахнула.

– Ты с ума сошел? Мы столько не съедим. И вряд ли ты доешь это без меня.

– Не беда. Отдам собакам.

– Почему именно индейка? А не гусь? А проще всего было бы приготовить курицу.

– Совсем скоро Рождество и Новый год.

– Я не люблю новогодние праздники.

– Я знаю. Но ты можешь их полюбить. Просто расслабься. Не суетись.

– Это так необычно… Но это так хорошо… Готовить с тобой здесь… И не плести никаких интриг… ох…

Марсель усмехнулся.

– Как же… Ты до сих пор замужем.

– Я разведусь.

– Молчи. Просто режь фрукты. Так здорово просто говорить, ты права, без всяких интриг… Обо всем остальном поговорим после, хорошо?

– Когда – после, Марсель? Уже поздно…

– А ты останешься у меня.

– Марсель…

– Вот видишь, – покачал он головой. – Ты все еще интриганка.

– Нет. Это не так. Просто… пока Виктора нет… это не совсем хорошо, как ты думаешь?

– Я думаю, для Виктора это плохо в любом случае. Так что какая разница? И разве тебе хочется возвращаться в ту спальню над рестораном?

– Нет. Совсем не хочется.