Спускаясь по лестнице, я думал о черном списке. Просто и изящно! Понять бы – зачем.

Вдова друга все стояла, стояла в дверном проеме, прерывисто, сдавленно дыша.

«Давай начнем сначала»

Я написал Марине утром. Звонить не стал: вряд ли она слишком обо мне беспокоилась. Не поверила ведь в Малахова-психопата, а верила в мою мальчишескую дурь, значит, беды не ждала. Да и говорить нам, в сущности, не о чем. Я – слон, она – ферзь. Точка. Причем точка стоит давно, девять лет как. И вот, вместо звонка я послал пять слов: «Все прошло хорошо, огромное спасибо». Чтобы не звучало слишком холодно, добавил два смайлика. Утром ответа не было, а пришел сейчас, перед закатом: «Давай начнем сначала».

И я спросил: «Где?» Она назвала адрес.

Получасом спустя она села в мою машину, положив на заднее сиденье большой картонный пакет. На ней вечные прямоугольные очки, на стеклах – капельки. Волосы – мокрые пряди, несмотря на капюшон плаща.

– Отчего водостойкие вещи всегда промокают первыми, а? – спросила Мариша и смачно чихнула. – В американских фильмах люди никогда не носят зонтов. Ходят себе под дождем – и хоть бы что. Никто не простужается! Почему так?

– Гамбургеры, – сказал я. – Простая логическая цепочка: бигмак – жир – энергия – тепло – никакой простуды. Плюс бактерии мрут от консервантов. Едем ко мне греться. Через МакДрайв.

– Давай начнем по-другому, – сказала Марина. – Метафоры про собак – это было забавно, и гамбургеры – тоже. Но давай чуток иначе, а?

– С удовольствием, – ответил я.

– Я обманула тебя, – сказала Марина.

– А я – тебя.

Она замешкалась с ответом, даже бровки чуть дернулись вверх. Приятный такой миг моего торжества.

– Хочешь знать, в чем? Понимаешь, на дворе – октябрь, а я – уже не мальчишка. В июне еще был, сейчас – нет. Пойти на встречу с убийцей, помахать кулаками этак альфа-самцово, пригрозить, пообещать месть… Сурово заглянуть в глаза: нет ли там, понимаешь, вины аль раскаяния, иль просто страха предо мною, гневным?.. В июне мог бы все это, но не стал, перебил коньяком. А сейчас иначе – остыло, затвердело. Я не планировал схватку. Шел к Малахову с единственной целью: проверить, что он может. Выяснить, способен ли пробить твою защиту. Оказалось, да. Теперь я точно знаю: он мог убить Дима.

– Круто, – сказала Марина, шмыгнув носом. Прозвучало уважительно. – Хорошо сработал.

– Благодарствую.

– А вот моя правда. Не было никакой защиты.

– Что?..

– Вспомни теорему А.

Первый постулат, которому учат пситехников, мы зовем меж собою «теоремой А». По-студенчески он звучит так: «Мысли ходят привычным путем». Чем больше раз срабатывала в голове некая ассоциативная цепочка, тем больше вероятность, что в подобной ситуации она сработает вновь. Привык наступать на грабли – вновь и вновь пойдешь той же тропинкой, сколько бы ни было шишек на лбу. Мы изучали примеры. Начиналось с простеньких: трижды сказал «да» – скажешь и в четвертый раз; трижды посмотрел «Иронию судьбы» – теперь и новый год без нее не наступит. Продолжалось штуками сложными и мрачными, но сходными по сути: о защитной жестокости, что легко входит в привычку; или о людях, ранящих нас, которых мы упорно разыскиваем на жизненном пути и старательно к себе приближаем. Потом следовало длительное научное объяснение: о нейронных мостах, миелинизации, ассоциативных связках. О замкнутых контурах: закольцованных путях, по которым мысль может бегать бесконечно, сама себя усиливая с каждым проходом. Я не верю людям, ибо они лживы; я зорко высматриваю ложь, потому часто вижу ее и часто убеждаюсь: люди – подонки. Нельзя верить им, нужно еще лучше отточить свою подозрительность, и заметить еще больше лжи, и еще вернее убедиться: все они – грязные крысы, бесчестные мрази. Им нельзя верить, скотам! Доверие – зло, лишь подозрительность – спасение! Нужно верить еще меньше… И так далее.

Вот только причем все это к защите?

– Пси-атака бьет по контурам, – тоном полувопроса начал я. – Агрессор чувствует, какой контур травматичен для жертвы, и активирует его. Дальше жертва терзает сама себя, без посторонних усилий.

– Верно.

– А что не так с защитой?

– Ты же когда-то был ребенком, правда? Раз так, то у тебя уже есть болевые контура. Родители и школа навешали их тебе. Терапевты в академии почистили, что смогли, но, поверь, еще осталось. При желании ранить, их можно нащупать и запустить… Но как защитить от удара? Я знаю лишь один способ: залечить раны, убрать болевые контура. Милый, да на это месяцы уходят, а то и годы! Твои раны были с тобою десятилетьями, ты их сам же углублял каждым касанием. Как я могла залатать их за один вечер?

– Ты – ферзь, – ответил, краснея от собственной глупости.

Марина чихнула в ответ и потерла платочком носик. На безымянном пальце – кольцо с большой синей бабочкой.

– Я сделала лишь то, что могла: поставила маячки. У тебя трещина в фундаменте – одна, но серьезная. Глубоко в бессознательном, туда ударят – ты и не заметишь, но следующим днем развалишься на части. Я навела пару ассоциативных цепочек, связала трещину с осознанными уровнями. При атаке ты должен был сразу ощутить тревогу – и бежать, куда глядят глаза. Это вся возможная защита: видишь красную лампочку – уходи, разрывай контакт.

– Справедливо… За день иммунитет не выработаешь. Но можешь понять простую истину: не стой рядом с теми, кто кашляет.

– Кхе-кхе, – ответила Марина.

Я улыбнулся.

– Гордись мною, подруга: я сбежал. Маячок загорелся. Я, как истинный герой, бросил пару угроз и уехал со словами «I’ll be back». И, знаешь, до сего момента был доволен собою. Это бодрящее чувство, когда все ошиблись, а я – прав. Все думают: Малахов – невинная жертва. Но я-то знаю: он смог пробить защиту, построенную самим… самой… великой белой королевой, словом. А теперь…

Я говорил с оттенком юморка и ждал увидеть улыбку в ответ. Но Марина смотрела очень серьезно, теребила кольцо с бабочкой.

– Вы с ним долго говорили?

– Долго молчали – пока я вел машину, а он очухивался от электрошока. Говорили же… минуты три, пожалуй.

– Ты рассказывал о себе?

– С чего бы! Делал грозную мину и стращал.

– А потом?

– Он сказал две фразы. Меня прошибла тревога, и… я поступил предельно разумно: путем отступления спас свою шкуру. Стыдище, словом.

Марина смотрела как-то тепло. Не будь она ферзем, показалось бы, что хочет обнять.

– Я очень рада, что ты так сделал. Ты действительно прав, а все ошиблись. Твой Малахов отнюдь не пешка. Я боюсь за тебя… прости, что вчера не боялась.

– Ты не поверила в опасность, так что без обид. Но почему сейчас боишься?

Она показала два пальчика и загнула один.