– Если не против, поехали к тебе. Я не хочу ночевать дома – как-то, знаешь, не спится, когда маньяки суют конвертики под дверь. А ты один, и у тебя две комнаты, так что решать вопросы этики не придется.

Я нахмурился:

– Как ты поняла, что я один?

– Шутишь? Это даже кони могут видеть.

– А что две комнаты?

– Считывала твои субтрансляции, когда рассказывал про Дима. Ты бессознательно выдал, что у тебя двухкомнатная на Соломенке, балкон во двор, а под окнами – липы.

– Чего-оо? Как?!

Она рассмеялась:

– Посмотрела твои фотки в Фейсбуке. Уже и пошутить нельзя!

Когда и где

Поехать домой, а не в кафе, оказалось хорошей идеей. Пока я просто рассказал все детали дела, уже перевалило за полночь.

Я начал с первого самоубийства – Катерины Петровской. Уверенный в том, что Маришу мало заинтересуют подробности моей довольно пыльной работенки, сперва рассказывал кратко, в нескольких фразах передавая лишь основные факты. Затем постепенно увлекся. Память оживляла подробности разговоров, внешности свидетелей, мест преступления. Я принялся пересказывать полгода собственной жизни в лицах и красках, как блокбастер, – не думая о Марине, больше для себя, чем для нее. В голове становилось яснее, понятнее, чище. Пережитые эмоции возвращались на минуту – и уходили в пространство вместе со словами. В некоторых местах я радостно улыбался (и замечал, что Марина улыбается вместе со мной), где-то дыхание перехватывало, и я говорил с трудом, сквозь ком в горле (Марина хмурилась и подливала мне чаю). Рассказ длился без малого три часа, и это было – как вновь научиться говорить. Пситехнику, если он не преподает, редко приходится говорить дольше пяти минут к ряду. Основная часть нашей работы – слушать и думать, а не сотрясать воздух. А за время работы с Димом я и вовсе отвык от звуков собственного голоса. И уж совсем позабыл, насколько это приятно – когда хочется говорить всю ночь напролет.

Когда я закончил рассказ, у Марины горели глаза:

– Это чертовски интересно!

Имитирует?.. А впрочем, какая разница? В некотором смысле, любая эмоция ферзя – имитация. Пситехник такого уровня всегда контролирует и регулирует свой эмоциональный фон. Марина в принципе не испытывает спонтанных эмоций – никогда. Лишь те, которые хочет испытывать в данный момент. Ну и ладно. Я притворюсь, что ты – обычная женщина. В конце концов, мы на кухне, за окном темень, на столе – стая грязных чашек, а на тебе – мои домашние шлепанцы.

– О, да! – я подмигнул ей. – Ты – внутри детективного романа. Привыкай!

Марина хихикнула и тут же приобрела серьезный вид, забавно свела морщины на переносице:

– Как я понимаю, наш главный подозреваемый – Юрий Малахов?

– Главный и, к сожалению, единственный, – хмуро признал я. – Несомненно, что он убил Дима. Не факт, что преднамеренно. И, строго говоря, у нас нет доказательств против него по двум первым смертям. Но моя косая-кривая атака на него дала все же один важный результат: Малахов показал, что владеет навыками пси-тэ. И очень даже неслабыми.

Марина слегка передернула плечами – очевидно, вспомнив сегодняшнее послание в конверте. Спросила:

– А наш план – это твои шесть зацепок?

– Они самые.

Марина попросила повторить их, и я повторил.

Один. Как Малахову удалось выбить Дима из колеи? Что за технологию он использовал?

Два. Зачем Дим звонил Алене, и почему не дозвонился? С учетом моего последнего открытия, этот пункт видоизменился так: зачем Диму нужно было имитировать звонок жене?

Три. Кто и зачем редактировал фото с детьми?

Четыре. Почему Малахов рискнул встретиться с Березиным в его доме и показаться свидетелям? Зачем он вообще позволил нам выйти на свой след?

Пять. Что было в фотоальбоме в спальне Кати Петровской?

Марина внимательно выслушала и запомнила их все. Первый пункт особенно привлек ее внимание.

– Скажи, ты уверен, что Малахов учился именно там, где говорит? Может быть, он окончил никакой не Политех, а академию пси-тэ?

– У него диплом выпускника Политехнического. В паспорте нет штампа о ранге. В государственных реестрах пситехников он не значится. Но я поставил все это под сомнение и съездил в Политех, а затем – на его место работы.

– И что?

– Все подтвердилось: его помнят и бывшие коллеги, и преподаватели института. Кстати, Малахов был старательным студентом, преподы хорошо отзываются о нем. Не прогуливал лекций, все сдавал вовремя. Хотя и не на отлично, а средненько.

– Хммм… Симптомчик. Все киношные маньяки начинают карьеру старательными посредственностями.

– Так что он никак не успел бы выучиться на пситехника, – подытожил я. – Но зацепка все же остается. Малахов поступил в Политех, когда ему было почти восемнадцать. Поскольку подготовку пси-тэ можно начинать с пятнадцати, то, теоретически, у него было три года до поступления в ВУЗ. Конечно, этого мало для такого уровня навыков, но все же – хоть что-то.

– Хоть что-то… – задумчиво повторила Мариша. – Мне кажется, я знаю, в какую сторону нам идти.

– И?..

– Ты знаешь, как готовят ферзей?

– С помощью эмоциональной депривации.

Что-то в ее лице переменилось на секунду – словно пробежала тень.

– М-да, ты прав… с помощью депривации, точно…

На миг умолкла и продолжила с прежним блеском в глазах:

– Чтобы стать ладьей или ферзем, недостаточно просто окончить академию. Нужна дополнительная подготовка: полгода для ладьи, полтора – для ферзя. Это ты знаешь… Но ты, кажется, не учел, что это за подготовка.

– И что же?

– Скажу тебе так. Если Малахов действительно проделал те штуки, о которых ты говоришь, то он по уровню – не ниже ладьи. Значит, он должен был пять лет проучиться в академии, а затем провести еще полгода в… хм… очень особых условиях. Это тебе не курсы английского, это не проделаешь тайком. Где-то в его биографии должна быть дыра длительностью не меньше полугода.

– Я проверил институт и работу – он не прогуливал, не уходил в долгие отпуска.

– Значит, нам следует искать в школе. Где, говоришь, он провел детство?

– В Полтаве.

– Милый городок, – улыбнулась Марина. – Не вижу повода не съездить.

Полтава

Сквозь стены

Мы, люди, по умолчанию верим друг другу. Так мы устроены от рождения. Норма – верить сказанному, не норма – сомневаться.

С течением времени наслаивается опыт. Он – стена, сложенная из кирпичей-убеждений. Каждое убеждение когда-то кем-то сформировано. Редко: мы пережили ситуацию и сделали вывод. Часто: кто-то сказал, и мы ему поверили, ведь поначалу это норма – верить сказанному. Так или иначе, убеждения складываются плотно одно к другому, выстраивают каркас нашего мировоззрения. Расхожая фраза: «Смотришь на мир сквозь розовые очки», – имеет мало общего с реальностью. Большинство из нас смотрят на мир сквозь кирпичную стену. Мы видим не реальность, а свои представления о ней.