Но что написать в этом письме? «Глубокоуважаемый менейр Схафтер, сообщаю Вам, что у мефрау NN проживают евреи. С уважением, Михиль ван Бёзеком». Так, что ли? Полная чушь.

А что же тогда?

Во-первых, не надо подписываться. Пусть письмо будет анонимным. Если Схафтер не отреагирует – не так уж и страшно. Но на кого наслать немцев? Михиль не знал никого, кто бы явно симпатизировал фрицам, кроме самого Схафтера.

– А как можно точно узнать, кто за немцев? – озвучил свои мысли Михиль.

– М-да, – задумался дядя Бен, – это тоже сложно. Кажется, ты когда-то рассказывал, что у вас здесь живет некий Схафтер, который кажется тебе подозрительным?

– Да, рассказывал, – кивнул Михиль, – но я же точно не знаю.

Он решил, что лучше не болтать лишнего.

– Если вдруг окажется, что он и правда скрывает евреев, я этого себе не прощу.

– М-да, – снова протянул дядя Бен.

Немного подумав, он предложил:

– В записке не обязательно писать о евреях. Можно придумать что угодно. Например, что в здании Зеленого Креста, неподалеку от вашего дома, спрятано оружие. Там же сейчас никто не работает? Вот пусть они и обыщут пустующий дом.

Михиль всегда уважал дядю Бена за ум и находчивость, но сейчас решил: рядом с ним шагает самый что ни на есть гений.

– Великолепно! – воскликнул он. – Я пошлю этому человеку… ну, которого подозреваю, анонимное письмо, и посмотрим, что из этого получится!

Дядя Бен строго взглянул на Михиля.

– Вот что, мой юный друг, – серьезно сказал он. – Я, конечно, не хочу соваться в твою жизнь, но не занялся ли ты делами, для которых еще слишком молод?

– Я не слишком молод, – возмутился Михиль. – Мне уже шестнадцать лет!

– С ума сойти! – съязвил дядя Бен. – Целых шестнадцать лет! На висках уже седые волоски. Или это детский пух?

Со злости Михиль изо всех сил пнул дерево, под которым как раз проходил дядя Бен, и его спутника обдало градом капель с веток.

Вернувшись домой, юноша сразу же взялся за дело. После нескольких неудачных попыток он наконец вывел на листке бумаги измененным почерком такой текст:

Подпись – букву «В» с точкой – он поставил, чтобы письмо выглядело более правдоподобным. Михиль хотел было показать записку дяде Бену, но тот вдруг опять куда-то заспешил и быстро ушел от ван Бёзекомов. Ладно, так оно, пожалуй, и спокойнее. Чем меньше народу в курсе, тем лучше.

На следующий день Михиль неторопливым шагом направился к дому Схафтера. План заключался в том, чтобы спрятаться в кустах метрах в ста от логова предполагаемого предателя и следить за входной дверью. Но Михилю повезло. Проходя мимо бакалейной лавки, он заметил у прилавка Схафтера. Отлично. Надо управиться, пока он в магазине. Добравшись до нужного дома, юноша огляделся по сторонам. Из местных никого, только привычный поток ходоков с запада. Михиль в один миг юркнул в калитку, и через десять секунд письмо уже лежало в почтовом ящике. Даже если кто-нибудь из соседей его и заметил, это было не страшно. Со Схафтером никто не разговаривал. Его сторонились, словно у него заразная болезнь.

После этого оставалось лишь ждать. Первые сутки Михиль только и делал, что бегал смотреть на здание Зеленого Креста. А находясь дома, буквально не отходил от окна: всё ли там спокойно? Но нет. К зданию никто не приближался. Целую неделю. Ни один немец не бросил в ту сторону ни единого взгляда. Юноше ничего не удалось выяснить. Схафтер либо не доносчик, либо распознал ловушку и не угодил в нее. Потом ненадолго заехал дядя Бен и спросил у Михиля, удалось ли ему вывести на чистую воду предателя. «Ничего не вышло», – ответил юный провокатор, да тем их беседа и ограничилась.

Прошла еще неделя. Ходоки всё так же скорбно тянулись по дороге за провизией, а союзники попытались разбомбить казарму, впрочем, неудачно: бомбы упали на соседнее пастбище. Но вот через две недели после того, как Михиль бросил письмо Схафтеру в почтовый ящик, долгожданное событие наконец свершилось. Фрицы нагрянули ближе к вечеру. Перед зданием Зеленого Креста остановилась немецкая машина, из которой показались пятеро солдат. Ударом сапога один из них выбил дверь, и фрицы скрылись внутри. Михиль наблюдал за происходящим из окна гостиной.

– Куда ты смотришь? – спросила мама.

– Обыск в здании Зеленого Креста.

Мефрау ван Бёзеком тоже подошла к окну.

– Что они там ищут? Это здание пустует уже три года.

– Не знаю, – ответил Михиль, но его слова прозвучали так победоносно, что мама посмотрела на него с удивлением.

Солдаты провели в Зеленом Кресте около получаса, затем сели в машину и уехали. Дверь в здание осталась открытой.

«Завтра пойду к Дирку», – подумал Михиль. До сих пор он ничего старшему другу не рассказывал. Дожидался, будет ли результат. И вот всё стало ясно. Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что Схафтер – подлый предатель родины. Пусть Дирк сам решит, каким образом свести с ним счеты.

Во Вланке имелся комитет помощи, основанный несколькими состоятельными дамами. Они пытались поддерживать ходоков за провизией, оказавшихся в особенно тяжелом положении. Когда кто-то из них падал и не мог продолжать путь, его помещали в больницу, где стояло шесть коек, и несколько дней за беднягой ухаживали, пока он набирался сил. Львиную долю забот о больных взяла на себя Эрика. Она пришла сюда работать, когда комитет уже некоторое время существовал, но, будучи девушкой молодой, сильной и с какими-никакими курсами медсестер за плечами, вскоре стала главной опорой Дамского комитета. Сестра Михиля трудилась здесь с радостью еще и потому, что могла добывать перевязочные материалы для Джека.

Дамский комитет помогал ходокам еще одним способом. Зал заседаний комитета было решено переоборудовать под «гостиницу». Пол застлали соломой, и те, кто не успевал найти себе пристанище до восьми вечера, могли переночевать здесь. И каждый вечер Эрика проводила тут около часа – с семи до восьми без одной минуты. Вместе с еще несколькими волонтерами она оказывала людям первую помощь: прокалывала водяные мозоли, заклеивала пластырем стертые ноги, перевязывала раны. Ближе к восьми за ней часто заходил Михиль. Это было удобно. Во-первых, юноша мог дольше пользоваться дома единственным на всю семью фонариком-жужжалкой, а во-вторых, он избавлял Эрику от необходимости возвращаться к себе в кромешной темноте в одиночестве.

Через много лет, вспоминая о войне, Михиль часто мысленно переносился в этот зальчик, где слышался негромкий гул голосов и волонтеры при тусклом мерцании свечи накладывали усталым людям повязки. Здесь царила особая атмосфера. С одной стороны, горе и боль, с другой – ощущение защищенности, пусть всего на одну-единственную ночь, чувство взаимопонимания и товарищества.