Тетка одарила меня кривой улыбкой и переспросила серьезно и зло:

– А что, кто-то крутит?

– Нет, но…

– Ну вот когда кто-то покрутит, тогда и поговорим, – отрезала она.

К моей великой радости, в этот момент ключ наконец нашелся.

Жизнь в городе размером чуть больше миллиона интересна тем, что несмотря на обилие людей на улицах, в магазинах и особенно в транспорте, ты все время рискуешь наступить на собственные пятки. Куда бы ты ни пошел, что бы ни делал – тебя увидят в самый неподходящий момент самые неподходящие люди. Много или мало у тебя знакомых, это не важно. Теория вероятности здесь не работает. Поклонники субъективных теорий мира легко согласятся со мной, все остальные просто не существуют.

Как только я получил от Вики первый гонорар по делу о профсоюзе, я отправился менять свою неказистую китайскую куртку на пальто английского джентльмена. В торговые центры я хожу лишь в случае острой нужды. У меня нет знакомых, которых я мог бы встретить в подобном месте. Насколько можно было судить, у него – тоже. Но так был прописан сценарий: мы пересеклись в самом горячем и самом главном месте всякого уважающего себя торгового центра – на фудкорте. Я был с огромными пакетами, в которых лежали едва отыскавшиеся во всем богатстве выбора джинсы без потертостей, спущенной ширинки и живописных дыр и серое укороченное пальто. Он же сидел за столиком с пластиковым стаканом кофе в руках.

Алексей Жильцов выделялся на фоне жизнерадостной беззаботной публики молла худобой, застиранным свитером, острым носом, неприкаянностью во взгляде, неуверенностью позы, одним словом, – всем. Если бы в нашей местности водились торнадо, я бы решил, что он попал сюда именно этим способом, потому что поверить в то, что мужик пришел сюда по доброй воле, очень сложно.

Рядом с Жильцовым сидела женщина лет сорока, довольно приятной внешности, но одетая бедно и оттого, казалось, неопрятно. Увидев меня, Жильцов приветливо помахал рукой. Я и сам искренне обрадовался, потому что утром не имел возможности поблагодарить его за то, что, бросив свои газеты, он дотащил меня до Викиной машины, когда я грохнулся в тот странный обморок. Пока же он возился со мной, молодчики из службы безопасности завода отволокли от проходной все газеты из нового выпуска.

– Там, наверное, была добрая половина тиража? – спросил я, чувствуя вину.

Он махнул рукой и почему-то виновато улыбнулся сам.

– Ерунда. Мы сказали свое слово. А ты-то чего упал?

– Недоразумение. Спасибо, что помогли.

– Моя жена Людмила. – Жильцов протянул белую тонкую руку, показывая на свою спутницу. – А это мой новый знакомый, Александр.

Женщина вдруг подняла большие грустные глаза и тихо, но отчетливо проговорила:

– Не слушайте его, Александр. Вы еще молодой, у вас все получится, не надо никому ничего доказывать.

Я не знал, что ответить, поэтому промолчал, раздумывая, как бы повежливее откланяться.

– Люда, посмотри за Полей, мы с Сашей тут сами, – с раздражением ответил Жильцов, и я понял, что их перебранка началась задолго до моего прихода. Им обоим, наверное, было неуютно в этом покупательском рае среди манящих витрин и соблазнительных запахов.

Кофе был один на двоих, жена забрала у Жильцова стакан с видом монастырского настоятеля, застукавшего послушника в обществе куриной ножки в постный день.

– Сколько можно уже бороться? Когда жить-то будем?

– Люда! – Жильцов кивнул в мою сторону.

Я уже открыл рот, чтобы соврать про срочные дела, по которым мне без минутного промедления надо бежать, но эти двое были уже прилично намагничены друг другом и моей вялой, растраченной на шопинг энергии не хватило, чтобы вставить даже слово.

– Посмотри! Дочки ведь у нас. В садике у кого колечки, у кого сережки, а мы платье ей купить не можем. За сестрой донашивает. Так сейчас не делает никто. Новое детям покупают…

Как назло, в этот момент Поля, игравшая на детской площадке, подбежала, ткнулась с разбегу отцу в бок и завороженно прошептала:

– Платье, как у принцессы.

Мечту этого ребенка можно было понять: на девочке была надета когда-то белая кофточка, со временем пожелтевшая на груди и животе, а на поясе болталась пышная юбка в розовых и голубых синтетических розочках. Невооруженным взглядом было видно, что юбка сделана из самого дешевого полиэфира, возможно, даже небезвредного. При малейшем движении юбка загоралась яркими перламутровыми бликами. Наверняка ребенок уже начал ощущать на себе всю тяжесть социальной несправедливости.

Ноздри Жильцова раздулись, заиграли желваки, он побледнел и заговорил, медленно выталкивая слова:

– Как же не бороться, Лида? Одну ветку об колено переломишь, а несколько веток…

– …секатором порежешь! – бесцеремонно прервала она его. – Хватит уже, слышали! Слышали! И про маленьких собак, которые гурьбой дикого медведя загоняют. Тоже слышали! Вот где сидит!

Отчаянным жестом она резанула себе около горла и продолжала:

– Только порушат ли собаки медведя или нет – еще шанс должен выпасть, а когда собаки сами друг другу с голоду глотки грызут, таких примеров всякий день полно.

– Может, мне еще в День босса директору попец подлизать?! – воскликнул Жильцов зло и отчаянно.

– Начальник – что детский подгузник: всегда висит на твоей заднице и всегда полный! – почти кричала женщина. – Другие мирятся, и ты смирись. А то связался с этим профсоюзом…

На нас начали оглядываться. Заметив это, жена Жильцова махнула рукой и нервной походкой устремилась от нас в сторону детской площадки. Расстроенная Поля поплелась за мамой.

Жильцов вздохнул.

– Жена моя на самом деле все понимает. Она сама кассиром раньше работала. Знает, как у них недостачи из зарплаты списывали. Покупатели воруют, кладовщики воруют, начальство на камерах и охране экономит, а расплачиваются девчонки на кассе.

– А сейчас ваша жена не работает? – поинтересовался я.

– Дочка младшая болеет постоянно. Приходится сидеть. Кстати, ты куда сейчас? – вдруг оживился Жильцов.

– Вообще-то домой.

– Пошли, я тебя кое с кем познакомлю, это недалеко, – заговорщицки подмигнул профсоюзник, махнул рукой жене и с явным облегчением улизнул с открытого праздничного пространства кафетерия.

Я едва поспевал за ним. Жильцов почти бежал, лихорадочно подбрасывая ноги, как будто на его «прощайки» что-то налипло и он отчаянно пытается отряхнуться. Оказавшись на улице, мой спутник преобразился: повел плечами, приосанился и утянул меня в одну из боковых дверей крытого рынка, примостившегося сразу за моллом. Над дверью одна под одной расположились вывески: «Горячие туры» и «Горячие сосиски». Нас, как оказалось, интересовала вторая.