Сегодня правило оплаты сработало на мне качественно. Утром все было более-менее: между ног привычно ныла трудовая мозоль, в животе парил рой бабочек, в голове, как в старой доброй песне Добрынина, синий туман был похож на обман.

В общем — ничего особенного. Но вот стоило расстаться с Лехой, доковылять до своей школы…

И кто придумал эти летние факультативы? Зачем вообще подписалась на эту подработку? Вчера я чуть не прибила Леху за то, что «отпросил» меня с курсов, а сегодня готова была умолять, чтобы «отпросил» еще и со второй работы.

И урока не прошло, как я стала разваливаться. Будто во время магнитной бури, начала болеть голова, а к окончанию второго занятия желудок принялся проситься наружу. Гадкое состояние. Уже и не помнила, когда последний раз было так хреново.

От запаха кофе меня чуть не вырвало на завуча. А от аромата мятной жевательной резинки физрука — сложило пополам прямо на площадке перед школой. Чудо, что никто не пострадал!

Домой я вернулась зеленой, словно подружка Шрэка. Во всяком случае, именно она отразилась в зеркале. Но лучше мне в родных стенах не стало. Наоборот! Желудок урчанием и бульканьем вопил, что с ним беда. А внутренний голос шептал: «Обними же унитаз, да поскорее».

Я и обняла. Раз, другой, третий. Как лучшего друга. Нежно, ласково, выкладываясь в него до глубины души и селезенки. Но тошнота все не отпускала, унитаз держал крепко рядом с собой. И от досады хотелось плакать.

Полная задница! И это в мои романтические две недели!

Впрочем, о романтике я, наверное, вспомнила зря. Только грустная мысль сформировалась в голове, дверной звонок разразился заливистой трелью.

Кое-кто опять проигнорировал домофон. Пер напролом, как домушник, и даже предупредить заранее о своем визите не соизволил.

— Привет. — Я отомкнула дверь, но цепочку снимать не стала. Зачем, если ненадолго?

— И тебе не хворать.

Леха нахмурил брови, окатил меня внимательным взглядом. И хмыкнул.

— Я страшная, и мне хреново. В курсе. Можешь не просвещать.

С трудом удержалась, чтобы не закрыть дверь.

— Не пойму, ты синяя или зеленая. Свет плохо падает. — Сочувствия я, конечно же, не дождалась.

— Полчаса назад была зеленой. Но женщина — существо непостоянное. Сам знаешь.

Будто подтверждая это, мой желудок снова попросился навстречу к белому другу.

— Может, доктора вызвать? — Леха сам просунул руку в проем и снял цепочку.

— Не нужно никакого доктора. Уже становится лучше.

— Так а что это? — он взял меня за подбородок. Внимательно рассматривая, повращал из стороны в сторону.

Вроде бы заботился, но от этих вращений поплохело настолько, что рот открывать было страшно. Школьный двор и шок физрука не забылись.

— А это могут быть симптомы… — Мой самоуверенный мужчина, который еще вчера крутил задом и показывал класс в стриптизе, вдруг растерялся.

— Токсикоза, ты имел в виду?

— Да.

У Лехи, казалось, даже лицо побелело.

— Не знаю.

Я прижалась спиной к стене. Такая мысль приходила мне в голову, но до этой минуты я умудрялась гнать ее подальше. Зачем? Вчера у меня были рестораны, потрясающий стриптиз и сумасшедший секс. Уровень счастья пробил отметку «максимум».

Все как у нормальных людей и даже лучше. Токсикоз означал бы, что дело сделано. Финита ля комедия. Вместо горячего секса встречи с холодным керамическим другом. Вместо двух недель пшик. Вместо сердца — дырка… от бублика.

— Лех, рано еще о чем-то говорить. Может, вчерашнее переедание боком выходит. Может, мой пролетарский желудок не подружился с высокой французской кухней.

Пока один подданный ее величества не бухнулся тут у меня в позорный обморок, нужно было выдать хоть какие-то версии. Хотя бы для себя.

— Но со мной все хорошо, а пробовали ту дрянь мы вместе.

— Это, конечно, обидно. Но как способ диагностики так себе, — отмахнулась.

— А как-то можно помочь? — Леха, похоже, все же отжился. — Если не доктора, то лекарства какие-нибудь… Я могу что-то сделать?

— Можешь! Езжай домой. Эротические удовольствия мне временно противопоказаны.

— Нашла чем пугать.

— Стошнить может в любой момент. — Я сделала круглые глаза, как последнему двоечнику в классе.

— А если мы как при насморке? Кто с соплями, тот снизу. — Гад погладил меня по щеке. Сочувственно так, как умалишенную.

Попытка пошутить была неплохой. Если бы не полдня в туалете, я бы, возможно, даже улыбнулась. Старался родной мой, переживал! Только подступающая к горлу тошнота никуда не делась.

— Нет, Леш… — не в состоянии дольше разговаривать, я уверенно вытолкала его за дверь. — К тому же… Возможно, оно и не актуально уже.

Последняя реплика слетела с губ сама. Сорвалась, как необъезженная кобылка в широкое поле, и принялась галопом носиться по голове. Судя по стеклянному взгляду, не только у меня.

— Поль, постой!

Леха попытался сунуть ногу в дверной проем. Ни мои слова, ни жуткий вид, похоже, не убедили. Но секундное замешательство дало мне фору.

— Я позвоню, когда станет лучше, — захлопнула-таки дверь перед его носом и сразу же повернула ключ в замке. — Позвоню! — повторила для особо понятливых и, пока меня не размазало в сопли на грязном коврике под дверью, потянулась к сегодняшнему холодному белому товарищу.

Шаг. Второй. Третий… Поворот…

В мыслях было только одно: «Не думать!»

Тело тоже требовало лишь одного: «Блевать!»

Никогда бы не поверила, что тошнота производит такой психотерапевтический эффект, но одно другому помогало. Как клин клином.

Выворачиваясь желчью над унитазом, я способна была думать лишь о салфетках.

Впихивая в себя воду, молилась, чтобы она не вытекла тем же путем, каким и вошла.

Больше ни о чем. Ни о возможном ребенке под сердцем. Ни о том, что не надышалась своим Лешкой.

Еще часик… Или полтора.

Пока на улице окончательно не стало темно.

А потом…

Нет, добавить к зеленому цвету лица еще и опухшие от слез глаза я так и не успела.

В дверь снова позвонили, и громкий Лехин крик: «Я лекарства принес. Открывай давай!» — теперь уже мне не оставил ни одного шанса.

Леха

Уж не знаю, сколько должно было пройти времени, чтобы Поля начала мне доверять, но пока дела с доверием шли плохо. Секс не работал от слова «совсем». После ресторанов Полину лишь тошнило. А задницей, как оказалось, я вообще тряс зря. Размялся, да и только.