– Она сбежала, – сказал он вместо приветствия. – Я решил послушаться вас, проявить человеколюбие и не стал привязывать Эльзу к кровати…

Никита мысленно выругался, а в трубку проорал:

– Давно?

– Думаю, час назад. Она ударила меня по голове, я потерял сознание, а когда пришел в себя, ни ее, ни кошки уже не было.

– Вы укололи ей то, что я оставил вам в шприце? – спросил Никита, останавливая машину у обочины.

– Уколол. У нее началось то, что вы называете абстинентным синдромом. Сначала я пытался с ней поговорить, но она меня не слышала. Мне кажется, если бы вы были на месте, этого прискорбного инцидента удалось бы избежать. Эльза все время спрашивала, где вы. Определенно, вы занимаете важное место в структуре ее мира.

– Когда вы ввели лекарство? – слушать про структуру мира Никите было недосуг.

– Незадолго до того, как она меня ударила.

– Час назад?

– Выходит, что так.

– Хорошо, я на связи, – бросил Никита в трубку и выключил мобильный.

Если Никопольский ввел лекарство час назад, то оно уже начало действовать. А действие у него одно – седативное. И если Эльзу не подобрал никто из мимо проезжающих водителей, то сейчас она близка к тому, чтобы вырубиться. Или уже вырубилась.

Час назад. Как далеко может уйти ослабленная болезнью и седативами женщина за час? Километра на три-четыре максимум. И это при условии, что на нее никто не позарился и никто ее не пожалел. В сердобольных Никита верил слабо, а вот в ненормальных… В животе снова заныло, и это точно были не бабочки. Он снова чертыхнулся и нажал на газ.

Ехал медленно, оглядываясь по сторонам, всматриваясь в придорожные кусты. А когда до дома осталось пару километров, заглушил мотор, выпрыгнул из машины. Тут заканчивался асфальт, и начиналась гравийка. Если и искать Эльзу, то где-то здесь. Вот за эту мысль Никита и уцепился. Потому что все остальные мысли были куда тревожнее и куда страшнее. Остальные мысли почти не допускали благоприятного исхода. Напичканная наркотой и седативами девчонка – лакомый кусочек для дебилов и извращенцев. И случись что, никакая Зена, королева кошачьего воинства, ее не спасет. Значит, нужно спешить! Значит, нужно найти Эльзу раньше дебилов и извращенцев.

И вдруг промелькнула в голове шальная мысль. И вот от этой мысли Никите стало по-настоящему страшно. Настолько страшно, что по гравийной дороге он не пошел, а побежал.

Он бежал и орал в голос. Звал Эльзу. Даже Зену, которая еще наверняка не запомнила свое имя, тоже звал. А они все не отзывались. Вместо них отозвалось воронье. Никита не сразу понял, что это за клекочущие звуки там вверху. И почему солнечный день вдруг померк, тоже не сразу понял. А потом он увидел стаю. Нет, это была не стая, это было птичье полчище. И оно кружило над высоченным дубом, то облепляло его, как саранча, то черной тучей взмывало в небо.

Нашел? Ведь нашел же, если птицы?! Мысль эта была одновременно радостной и дикой. Какие птицы?.. При чем здесь птицы?.. Но Никита уже бежал, пер напролом через бурелом к дубу, который, казалось, не приближался, а, наоборот, отползал от него, как толкиеновский энт. А может, и отползал? Чего уж мелочиться? Если поверил в птичек, отчего бы не поверить в ходячее дерево! Ладно, с птичками и энтами он разберется потом, когда найдет Эльзу. Она сейчас главная цель этого увлекательного путешествия по бурелому.

Эльза лежала на мягкой подушке из мха между корнями дуба-энта. Лежала, свернувшись калачиком, и не видела, как мечется ее боевая кошка, как отгоняет крадущихся со всех сторон ворон. Ворон много, боевая кошка одна. Силы явно неравны. И даже если Никита вступит в бой, они останутся неравны. Вступать в бой не хотелось, но другого выбора у них с кошкой Зеной не было.

Никита заорал благим матом, подобрал с земли палку, запустил ею в ворону, которая уже почти приблизилась, почти прицелилась черным клювом в Эльзин висок. Твою ж мать…

Ворона взмыла в небо с недовольным карканьем, и остальные твари взмыли следом. Испугались человека, царя зверей? Если и испугались, то ненадолго, поэтому действовать нужно быстро.

Никита подбежал к Эльзе, оттянул веко, нащупал слабую нить пульса под подбородком. Жива, и слава богу! Сейчас бы добраться до дома. Осталось-то совсем ничего, какой-то километр… Кошка бросилась было к нему, но узнала своего, коротко рыкнула, дернула хвостом. А сверху уже сыпалось воронье. Пока еще несмело, перепрыгивая с ветки на ветку, присматриваясь, прицеливаясь. Впервые в жизни Никита пожалел, что у него нет оружия. С оружием было бы попроще. А так в активе у него не было ничего, чем можно было бы защитить Эльзу и ее боевую кошку. Разве только палка. Но палкой ты хрен отобьешься от вороньей стаи. Даже если ты один, то не отобьешься, а когда на руках у тебя еще и беспомощное тело.

Сердце кольнуло болью. Или не болью, а холодом? Никита похлопал себя по нагрудному карману, рука наткнулась на острые углы коробочки из крафт-бумаги. Так себе защита, но баба Сима сказала, что Эльзе нужно это кольцо, что оно куда важнее и куда ценнее, чем кажется на первый взгляд. Баба Сима велела вернуть кольцо Эльзе при первой же возможности, чтобы не случилось еще большей беды.

Пикирующие на голову вороны – это беда? Если не беда, то уж точно явная опасность. И терять им с Эльзой нечего, если эти твари решатся атаковать, то им точно несдобровать. Воображение тут же нарисовало страшную картинку, вроде верещагинского «Апофеоза войны». Вот только черепов будет поменьше, а птичек побольше…

Коробочку из крафт-бумаги Никита открывал зубами, потому что руки его в это время были заняты. Одной он придерживал Эльзу, а второй отмахивался от ворон. И кольцо он едва не уронил, чудом поймал на лету, мельком успев удивиться тому, что камень изменил цвет. Теперь он был зеленым, почти таким же зеленым, как Эльзины глаза. И холодным он тоже больше не был, по крайней мере, не холоднее безымянного Эльзиного пальца, на которое Никита колечко надел.

Надел и застыл в надежде, как маленький ребенок. Словно бы дешевое колечко могло им как-то помочь в сложившейся ситуации. Словно бы им вообще хоть что-нибудь могло помочь…

Не помогло. Да и с чего бы? Вороны сорвались с веток, все разом, черной каркающей тучей. Сорвались и понеслись вниз. Сотни, если не тысячи острых когтей и клювов… Апокалипсис в худшем своем проявлении. Никита только и смог, что навалиться сверху на Эльзу, прижать к земле, прикрыть собой от пернатой братии. И в этот самый момент Эльза пришла в себя. Полыхнули зеленым, каким-то нездешним светом глазищи, искривились бледные губы, зашептали что-то непонятное, бредовое. А рука с колечком поднялась вверх, прямо раскрытой ладонью к небу. Так тянет ладошку с рассыпанными на ней хлебными крошками ребенок, когда собирается покормить воробьев или синичек. Вот только на ладошке нет крошек. И воробьев с синичками нет. А те, что есть, куда страшнее и опаснее. Еще мгновение, и все… сколько нужно ударов клювом, чтобы раскроить человеку череп? Никита зажмурился, приготовился умереть смертью хоть и героической, но все равно идиотской.