Закончив школу, Илья не стал сразу поступать в институт, а по совету отца, проработав год в участке в качестве наемного рабочего по мелким поручениям, отправился в армию, где и прослужил два года в ВДВ.

Вернувшись, сразу же поступил в университет на юридический факультет со специализацией по уголовному праву и параллельно пошел работать в милицию. Не знаю уж как, но ему удавалось это совмещать. Вообще-то, насколько мне известно, такое не разрешается, но Георгий Михайлович как-то договорился, и Илья стал по вечерам служить кем-то вроде вольнонаемного постовой службы.

Путаю наверняка, но что-то в этом роде, не помню как, он мне объяснял. Не суть.

Когда он закончил университет и пришел уже официально работать в уголовный розыск, они с отцом как-то поспорили, и тот его взял «на прослабон», что называется, и Башкирцев поступил в заочную аспирантуру. И работал при этом, заметьте!

А закончив аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию!

Как он это сделал, я не понимаю, даже представить не могу — у него времени банально жить нет, а тут написать диссертацию! Но спор с отцом Илья выиграл.

А через несколько лет начальство направило Башкирцева на учебу в Академию МВД, думаю, не без тайного вмешательства его папы — поучись, типа, сынок, глядишь, и генералом станешь.

И он отучился, каким-то совершенно непонятным образом умудряясь еще и работать, правда, не всегда на основной работе.

Вот как раз об этом!

Ильи в нашей жизни не было вообще — миф, человек, которого никто никогда не видел, но о котором все говорят! Он приходил к ночи или позже нее, спал, в лучшем случае, часов шесть, в обычном случае — четыре. Потому что помимо своей основной работы еще сотрудничал с той самой полузагадочной фирмой из бывших конторских, экспертами по безопасности любого уровня.

Я сетовала, расстраивалась ужасно, что он так нечеловечески много работает, да еще эта подработка непонятная, а он посмеивался и говорил: так надо, чтобы зарабатывать честные и нормальные деньги — аргумент, согласна. Но я-то понимала, как сильно он увлечен своим делом и до какой степени ему нравится все, чем он занимается, нравится настолько, что вся его жизнь только там — в работе.

Иногда Илья со своими ребятами-операми заваливались к нам домой после какого-нибудь задержания или удачного раскрытия, или от безнадеги забуксовавшего дела, или от того, что начальство давит. Мы накрывали стол, и первые минут сорок еще могли поговорить на общие темы, посмеяться-пошутить, но каждый раз неизбежно разговор скатывался к службе, они дружно «выключались», начиная обсуждать свои дела, и засиживались до полуночи.

Разумеется, мне это радости не прибавляло, и я ворчала на Башкирцева:

— Вы даже пить, как нормальные люди, не умеете: постоянно путаете пьянку с производственным собранием!

Я задумалась и стала приставать к Илье, что хочу ребенка, а он зацеловывал меня, уводя от этого разговора, и шептал:

— Потом, потом. Мы еще успеем.

Я стала просить его меньше работать и проводить со мной хоть сколько-то времени — хочу его рядом, хочу чтобы вместе — он не обещал, только целовал меня.

Еще где-то год я пыталась идти против устройства нашей жизни, уговаривая Башкирцева пересмотреть свое отношение к службе и задуматься, что у него есть жена и семья.

Он честно пытался, не вру — и в какой-то момент игнорировал некоторые звонки, брал выходные и «исчезал» на время этих выходных из поля зрения начальства, выключая свой телефон.

Старался. Но надолго его не хватило, да и мало что вообще из его стараний получалось — маялся он ужасно в те самые «бестелефонные» выходные, и все шло наперекосяк в нашем отдыхе, а когда я засыпала, он пробирался тишком в ванную комнату и звонил по пропущенным номерам, выясняя, какие там дела на службе без него приключились.

А я вдруг осознала, что меня в жизни Ильи нет. Есть, но немно-о-о-ожко.

Совсем.

У него имеется любимая жена, замечательно устроенный быт, всегда готовый обед-ужин, чистая отглаженная одежда, сложенная аккуратными стопочками в шкафу и развешанная на плечиках, и великолепный секс в любой момент, когда захочется. И все это неким фоном его основной, идущей полным ходом жизни, которая реально улучшилась с женитьбой, и где-то еще подальше за этим самым фоном можно рассмотреть и меня.

И в какой-то момент я отчетливо увидела наше будущее, в котором на самом деле ничего нет: ни счастья с «гарантией до Парижу», ни «всегда вместе». Пока Илья будет всю свою жизнь ловить преступный элемент и бороться с криминальным злом, я останусь вот так сидеть на «завалинке», ждать его и смотреть, как моя собственная жизнь течет мимо меня туда, где мечты гарантированно становятся грустными воспоминаниями.

И что так и будет: он сам по себе со своей работой, бесконечными мыслями и решениями сложных задач в голове, а я особняком от него со своими ожиданиями.

И так меня это проняло! Вот донельзя, до потрохов! Так что я разозлилась, как никогда в жизни — до скрипа в сердце и в зубах!

И… попыталась поговорить с Ильей о том, что меня волнует и что болит у меня в душе — бесполезняк! Тень когда-нибудь пробовали поймать? Вот-вот, именно тот случай.

Тогда я сказала Башкирцеву, что разведусь — он не поверил.

А я взяла и развелась.

Подала заявление на развод и после трех судебных заседаний, на которые он, разумеется, не явился, получила свидетельство о разводе.

Даже фамилию вернула девичью. И паспорт поменяла, получив чистенький, без каких-либо отметок о семейном положении.

И однажды, дождавшись Илью ближе к ночи, сообщила ему о нашем новом социальном статусе.

— Ты что, с ума сошла? — совершенно искренне и как-то по-детски незащищенно спросил он: — Как это в разводе? Мы не можем жить порознь.

— Можем, — четко ответила я и положила перед ним на стол новенький плотный лист свидетельства. — Я больше не могу быть для тебя номером шестнадцать. Я отдавала себе отчет, за кого выхожу замуж, и понимала, какая работа у моего мужа. Но то, что делаешь ты со своей жизнью, Башкирцев, это не просто ненормально, это болезнь. Тебя нет, и жизни у тебя нет — есть только служба и обожаемый тобой преступный элемент. Тебе, кроме этого, никто и ничто не нужно.

— Кир, ты говоришь глупости, — его лицо, запыленное жуткой усталостью, словно разом постарело. — У меня сейчас очень непростое дело. Вот его раскроем, и я возьму отпуск.

— Не возьмешь, — спокойно возразила я. — Там как раз подгадает еще одно непростое дело, за ним следующее. А у меня так и не будет мужа, только ночной гость.

— Кир, я все понимаю, но это бред, что ты со мной развелась, — устало говорил он. — Ты сама-то можешь вообще представить, что мы живем порознь?

— Я могу, а тебе и представлять не надо: ты и так живешь со мной порознь. Вместе ты живешь только со своей службой. Извини. — И повторила: — Я честно понимала, за кого выхожу замуж, но реальность превзошла самые пессимистические предположения.