В камере было слишком душно. Отвратительнопахло потом. Тоскливая обстановка, тоскливые стены. Маленькое окно с решеткой,сквозь которое совершенно не видно солнца. Дневного света было слишком мало длятого, чтобы разглядеть лица тех, кто сидит вместе со мной.

— Слышит меня здесь кто-нибудь или нет?! Ятребую представителей моей страны! Вы нарываетесь на международный скандал!

— Заканчивай орать!

Я повернулась и посмотрела на сидящего в углумужчину, который обратился ко мне по-английски.

— Хочу и ору.

— Ты мне мешаешь. Тебя за что должны посадить?

— Меня??? — я почувствовала, как мне нехватает воздуха. — Ни за что! Я преступления не совершала. Я просто бездокументов гуляла. Я здесь случайно.

— Мы все здесь случайно. Да не паникуй ты так!Тут неплохие тюрьмы. Я уже отсидел один срок. Конечно, это не санаторий, аобычное серое здание, в котором даже воздух кажется серым. Сразу предупреждаю,что бежать из тюрьмы невозможно. Ее окружают трехметровые бетонные стены, передкоторыми два ряда проволочных ограждений. Да успокойся ты, на тебе лица нет. Ятебе говорю: я знаю, жить там можно.

— Где там? — слова незнакомца напугали меняеще больше.

— Как где? В тюрьме. Я же тебе объясняю.

— А я в тюрьму и не собираюсь.

— Все мы так говорим, пока нас туда неопределят. Камеры хоть небольшие, но все самое необходимое есть. В каждойкамере кровать, стол, стул, туалет и шкаф. Но там всегда можно арендоватьхолодильник, телевизор и кофеварку. На дверях многих камер висела табличка «непригоден к работе», а на моей «не желающий работать». Так мы все, кто непригоден работать и кто просто не желал этим заниматься, получали около 11 евров неделю. На эти деньги вполне можно арендовать тот же холодильник, тот жетелевизор и ту же кофеварку. А так как у меня есть семья, то я получал пособиеот государства. Если ты одинокая, то государство тебе в этом деле не союзник ивыплат не будет. В тюрьме даже учиться возможно и получать помощь психолога.Если хочешь знать, то там даже камера для интимных встреч есть с двуспальнойкроватью и темными шторами, скрывающими окно с решеткой. Конечно, когда сидишь,всегда мечтаешь о двери, ведущей к свободе.

— Прекрати! — гневно крикнула я голосом,полным отчаяния, и чуть было не разревелась.

— А что я сделал? Я, наоборот, тебяподбадриваю. Вижу, ты не в своем уме. Хочу тебя поддержать.

— Я не нуждаюсь в твоей поддержке. Не надо мнесыпать соль на раны и рассказывать о том, как же хороша голландская тюрьма.

— А тебя за что здесь закрыли?

— Я же сказала, что ни за что.

Нашу беседу нарушил зашедший в камеруполицейский, который пригласил меня на выход. Я испуганно посмотрела наполицейского и пошла следом за ним. Я не знала, что ждет меня впереди, поэтомубоялась радоваться тому, что меня выпускают. А вдруг меня и в самом делепригласили не за тем, чтобы отпустить на свободу, а повели на допрос в связи стем, что открылся факт смерти Хенка и его сына? А что, если после допроса меняувезут куда подальше, а потом и вовсе отправят в тюрьму отбывать срок? Бытьможет, незнакомец не зря рассказывал мне о всех достопримечательностяхголландской тюрьмы? А то вдруг меня поселят в камере, и я не буду знать о том,что могу взять в аренду холодильник, телевизор и кофеварку…

Мне показалось, что еще немного — и от этихмыслей расколется моя голова. Когда я шла по коридору, у меня было какое-тостранное ощущение, что все, что происходит со мной, — это просто страшный сон.Я была напряжена, как струна. Становилось все тяжелее и тяжелее дышать, япочувствовала, что все плывет у меня перед глазами. Когда наконец меня привелив комнату, в которой офицер писал рапорт и заполнял какие-то бланки, я увиделастоявшую у самого входа полную ярко накрашенную женщину лет тридцати и послушновстала у стены.

— Привет, я Марьяна, — расплылась в добродушнойулыбке женщина.

— Вы русская? — не могла не обрадоваться я.

— Самая что ни на есть настоящая. Когда-топроживала во Львове. Я пришла за тобой.

— За мной?

— Я обо всем договорилась.

— Вы хотите сказать, что я свободна? — язадала вопрос дрогнувшим голосом.

— Хватит называть меня на «вы». Я что, такаястарая? — рассмеялась женщина и подмигнула полицейскому. Тот махнул рукой,давая нам понять, чтобы мы быстрее уходили.

— Я свободна? — повторила я тот же вопрос.

— Пошли быстрее. Видишь, нам дали знак, чтобымы побыстрее убирались. В любой момент может приехать начальство, тогда я врядли отсюда тебя вытащу.

Как только мы вышли на улицу и я вдохнулавоздух, пахнущий свободой, Марьяна подвела меня к своей машине и пригласиласесть в нее.

— А ты, наверное, из русского посольства? —задала я вопрос, закрывая за собой дверь, но тут же засомневалась в своемпредположении. Уж больно Марьяна была ярко накрашена, да и одета она былакак-то вызывающе. — Или вы из какой-нибудь службы социальной помощи?

— Конечно, я из службы социальной помощи. Яприехала, чтобы тебе помочь.

— А тебе сообщила обо мне полиция?

— Она, родимая. Я держу с ней связь. Мнепозвонили, сказали, что у одной русской девушки без документов неприятности, ия поспешила к тебе на помощь.

— А я и подумать не могла, что здесь так всеналажено. Мне казалось, что если русский человек попал в беду, то, по большомусчету, он здесь никому не нужен.

— Что ты, я же за тобой приехала, — Марьяна незамолкала ни на минутку и щебетала со мной, как старая приятельница. — Так что,дорогуша, мы едем с тобой в Амстердам.

— В Амстердам?!

— А ты что, не хочешь?

— Еще как хочу!