– Ох, воля ваша, – ехидно протянула мать Антония, – но я отношусь с большим недоверием к людям добродетельным и называю их лицемерами. Уж лучше такие, как Джироламо; они не лгут!

– Заткнись! – вдруг рявкнула Цецилия, терпение которой наконец иссякло. – Сколько можно тратить время на пустую перебранку?! Давайте наконец решим, что делать! Говорите, отец Балтазар, говорите скорее и, ради всего святого, не отвлекайтесь на эти перепалки!

Против ожидания, мать Антония смолчала. А может быть, она подавилась собственным возмущением. Во всяком случае, отец Балтазар поспешил воспользоваться воцарившимся молчанием и торопливо заговорил:

– Итак, донесение в Ватикан будет составлять брат Гвидо. Предположим, он напишет не ту гнусь, которую изольет на нас Джироламо, а совсем другой текст: мол, все спокойно в монастырях прекрасной Венеции, здесь царит всеобщее благочестие. Конечно, иногда монахи украдкой приемлют скоромное во время постов, но это единственный грех, который нам удалось обнаружить. Ну и тому подобное.

Мать Антония открыла было рот, но тут же снова закрыла его. Отец Балтазар послал ей успокаивающую улыбку:

– Вы правы, дорогая Антония. Донесение – это одно, а вот что случится, когда Джироламо вернется в Ватикан?! Я могу только молить Всевышнего, чьим промыслом мы все живы, чтобы Джироламо в Ватикан не вернулся. Разумеется, тут мы постараемся помочь Господу… Но это потом. На подготовку и осуществление сего у нас еще будет время. Пока первейшая задача – совращение святого Гвидо!

Цецилия невольно расхохоталась, а потом, спохватившись, что сама же нарушила свой запрет, виновато прикрыла рот ладонью.

Ох, как полегчало у нее на душе, когда сделалось ясно, как действовать дальше! Умница Балтазар. Замечательно придумано! А вот эти слова – «совращение святого Гвидо» – навели ее на еще более замечательную выдумку. Однако она никому об этом не скажет, кроме… кроме той, кому предстоит это осуществить. А пока послушаем, что говорят другие.

– А кого он предпочитает? – сразу перешел к делу заметно оживившийся Амедео.

– Поскольку пока что он хранил обет целомудрия, это никому не ведомо. Однако в противоестественных пристрастиях замечен не был! – сурово ответил отец Балтазар. – Лучше всего подпустить к нему женщину… обольстительную женщину! Думаю, не у вас, мать Антония, так у вас, мать Цецилия, мы такую найдем.

Взгляд, которым он одарил обеих аббатис, был достаточно пылок и красноречив и сделал бы честь любому рыцарю. Балтазар явно намекал, что, пожелай обе настоятельницы принять участие в игре, благочестивый Гвидо уж наверняка не устоял бы перед ними, и тогда загвоздка была бы лишь в том, которую предпочесть. Поэтому лучше избавить Гвидо от проблемы выбора, а выбрать самим…

– У меня есть то, что нужно! – затараторила Антония, не дав Цецилии и рта раскрыть. – Таланта – искусная в разговоре, знающая все тонкости своего ремесла. У нее такая грудь, что мужчины теряют голову при одном только взгляде на нее! Туллия – это, конечно, глаза! Рот! Чувственный, зовущий рот! А бедра, бедра!.. Клянусь ранами Христовыми! – Мать Антония закатила глаза.

Улучив мгновение, Балтазар и Цецилия переглянулись поверх ее головы, невероятным усилием спрятав усмешки. Оба тут же вспомнили одну из комедий Аретино, где действовали две куртизанки, которых, по странному совпадению, звали Таланта и Туллия. А мать Антония вела себя точь-в-точь как персонаж этой пьесы Альвидиса – старая сводня, выхваляющая свой товар, но не упоминающая о том, что Таланта – хитра и ловка, будто ростовщик, а Туллию алчность способна толкнуть на преступление. Реальные носительницы этих имен были хороши и обольстительны, слов нет, однако Балтазар и Цецилия понимали: чтобы совратить Гвидо Орландини, нужно нечто особенное!

Мать Антония попыталась еще что-то сказать, но Балтазар остановил ее мягким жестом:

– Хорошо, моя дорогая. Мы знаем ваш «товар». Верю, что девушки привлекательны, однако… боюсь, если они приступят к благочестивому Гвидо со своими ухватками, он выгонит их вон с порога, даже не взглянув на знаменитые бедра и не дав раскрыть чувственные рты. Однако что же вы молчите, Цецилия? Неужели в вашей обители перевелись красавицы?

– Может, и не перевелись, да ведь она считает, что ни одна женщина ей в подметки не годится! – проворчала Антония себе под нос, однако достаточно громко, чтобы быть услышанной.

Впрочем, Цецилия сочла за лучшее сохранить на лице дружелюбную улыбку: перед лицом опасности не время для свар, и дура Антония, если этого не понимает!

– Если уж мы заговорили о товаре, – скромно сказала она, – то вы ведь знаете: ни один купец до последнего мгновения не покажет публично лучших своих вещей, чтобы у него не похитили их рисунок, чтобы не нашлось подражателей им.

– Все правильно, – кивнул Балтазар, – но сейчас как раз и настал этот последний момент. Поэтому покажите нам это сокровище. Как лучше поступим: подождем, пока девушку привезут, или съездим к вам все вместе?

– Да она здесь, – пожала плечами Цецилия. – Я взяла ее с собой – на всякий случай. Ожидает в приемной. Вы позволите оставить вас на несколько минут?

Отец Балтазар кивнул, и Цецилия вышла.

– Умна все-таки синьора Феррари! – подал голос из своего угла молчаливый отец Винченцо. – Или она была посвящена в наши неприятности заранее и успела все обдумать?

– Пожалуй, она просто случайно взяла с собою именно эту девушку, а может быть, дело именно в ее редкостной интуиции, – ответил Балтазар. – Ведь Цецилия…

– Цецилия, Цецилия! – невежливо перебила мать Антония, донельзя раздраженная тем, что снова ее обставляет постоянная соперница. – Еще неизвестно, кого она нам приведет. И вообще, тут главное не внешность, а умение захватить мужчину в плен! Еще ведь надо придумать, как подсунуть ее этому самому Гвидо! В баптистерии? В крипте[32]? На алтаре?! Я предлагаю… знаете что? Когда мне было пятнадцать… примерно десять лет назад, – небрежно бросила Антония, и трое присутствующих мужчин с великим трудом удержали на самых кончиках языков уточнение: «Не десять лет назад, а двадцать пять!» – Итак, когда мне было пятнадцать, мне довелось побывать на пиру у одного богатейшего синьора. Он принимал – какое совпадение! – папского посланника и других почетных гостей. На пир были приглашены пятьдесят самых красивых куртизанок. После пиршества они начали танцевать, постепенно сбрасывая всю одежду. Тогда на полу были расставлены свечи в серебряных подсвечниках, а между ними рассыпаны позолоченные каштаны, и красавицы, нагие, должны были подбирать их, а мужчины наблюдали, как они ходят, наклоняются, ползают на четвереньках…

Антония осеклась, вдруг заметив, что ее больше не слушают. Глаза мужчин были устремлены на дверь, в которую только что проскользнула Цецилия, а за нею вошла высокая девушка в монашеском наряде.