записям, многие племена охотников-собирателей оставляли первые плоды в качестве подношения богам, в некоторых случаях закапывая семена этих плодов в земле и отмечая это место камнями. Хейзер предположил, что, когда такие ритуалы проводились в доисторические времена, подобные просыпанные или погребенные семена могли породить стихийные сады. Таким образом, считал он, существует вероятность, что «первые посадки и первые священные сады могли возникнуть в одно и то же время».

Теория Хейзера погружает нас в сознание охотников-собирателей и напоминает, что окружающая среда может быть как духовным, так и физическим домом. Безусловно, сады прочно вошли в религию и мифологию, и древние источники указывают на то, что у каждого храма был собственный сад. Обычно предполагается, что создание сада появилось гораздо раньше верований и ритуалов, связанных с посадкой, но теория Хейзера переворачивает эту последовательность. Он выдвинул свою теорию в 1980-х годах, и с тех пор роль, которую ритуальная практика сыграла в эволюции человеческой культуры, стала занимать центральное место в нашем понимании доисторической эпохи. Если в наше время считается, что ритуалы внесли значительный вклад в происхождение искусства, то почему бы не рассмотреть их влияние на земледелие и культивирование растений? Однако это, как отмечал сам Хейзер, уже лежит в области догадок и предположений.

* * *

Мир охотников-собирателей – это мир одушевленный. Каждый аспект природы наполнен своей собственной, характерной энергией и духом; священное является частью повседневной жизни, а ритуалы – формой символического взаимодействия с духовным миром. Почитая землю, они в то же время пытаются влиять на нее. Ритуалы привносят ощущение порядка в ситуации, которые кажутся неопределенными или непредвиденными. Они могут облегчить тревогу, утвердить общие ценности и укрепить групповые связи. Считается, что ритуалы играли важную роль в культуре охотников-собирателей, поддерживая уровень социальной сплоченности, необходимый для успешного функционирования группы и племени.

Одна из знаковых работ по ритуальным практикам была написана почти сто лет назад великим антропологом Брониславом Малиновским[152]. Во время Первой мировой войны он провел несколько лет на островах Тробриан, отдаленной части Папуа – Новой Гвинеи, и написал три книги об этом исчезающем мире, одна из которых, «Коралловые сады и их магия», полностью посвящена садоводству народа этого архипелага.

У островитян была давняя традиция рыбной ловли, но Малиновский решил, что «в первую очередь» они были садоводами. Хотя главенствующая роль здесь отводилась мужчинам, однако садом все члены семьи занимались вместе, и Малиновский наблюдал, с какой радостью они «копались в земле – вскапывали ее, сажали семена, наблюдали, как растение растет, созревает и наконец дает урожай». Общественная жизнь вращалась вокруг садов, которые как коллективный источник гордости и амбиций породили «удивительную заботу об эстетике садоводства».

Хотя жители Тробриана были знающими садоводами, одни только навыки не считались достаточными для того, чтобы растения хорошо росли. Для плодородности сада была необходима магия. В каждой деревне был староста, или товоси, который, кроме всего прочего, был «садовым магом». Товоси проводили все ключевые церемонии земледельческого календаря. Некоторые из этих ритуалов касались подношений пищи духам, в других главная роль отводилась священной палке-копалке, которой маг ударял по земле. Почти все они включали в себя пение магических заклинаний в виде речитативов или гимнов. «Магия взращивания», как назвал ее Малиновский, может показаться миром, далеким от нашего собственного, однако, возможно, мы все же встречаем ее отголоски, когда говорим о «зеленых пальцах», поскольку в выращивании растений всегда есть элемент тайны.

Эстетические качества сада были неотъемлемой частью магии Тробриана, поскольку считалось, что, если сад выглядит хорошо, он будет и хорошо расти. Клубни батата высаживались в сетках, огромное внимание уделялось выравниванию грядок и вертикальных столбов, на которые натягивались лозы батата. Малиновский назвал сады островитян «произведениями искусства», а антрополог Альфред Гелл впоследствии развил эту идею. «Если представить четырехугольный сад Тробриана в виде полотна художника, на котором таинственным образом вырастают различные формы благодаря оккультному процессу, частично лежащему за пределами нашего непосредственного восприятия, то это была бы неплохая аналогия», – заметил Гелл[153]. Он считал, что аккуратное подвязывание виноградных лоз и усиков к шпалерам производится в соответствии с теми же «эстетическими» принципами, что лежат и в основе создания топиаров[154] в регулярных парках Европы. Подобные наблюдения повышают вероятность того, что самые ранние формы эстетического садоводства были тесно связаны с ритуальной практикой.

Люди и растения были переплетены между собой в культуре Тробриана. Фактически размножение человека и регенерация растений были в некотором роде эквивалентны, поскольку считалось, что один и тот же дух отвечает за новую жизнь в обоих случаях. Заклинание на благополучный рост, которое произносилось при первой посадке батата, завершалось словами: «Чрево моего сада лежит предо мной. Чрево моего сада набухло. Чрево моего сада раздулось, как бы нося в себе ребенка». И в последующие месяцы сад действительно «набухает», так как над каждым всходящим ростком батата появляется земляной холмик. Образ символической беременности был обнаружен и в других культурах, выращивающих батат: некоторые из них относятся к посадке батата как к погружению клубня-«отца» в землю с представлением о том, что со временем «материнское» лоно земли принесет «потомство» батата.

Это не антропоморфизм в современном, человекоцентричном смысле. Растения похожи на людей, потому что люди похожи на растения; являясь частью единой природы, они обладают общими качествами, которые их связывают. Такой образ мышления присущ не только народам Папуа – Новой Гвинеи. Среди племени ачуар Верхней Амазонки очеловечивание культурных растений продвинулось еще дальше; у женщины ачуар есть два вида потомства: ее дети и те растения, за которыми она ухаживает. Это племя охотников-собирателей, живущее вдали от цивилизации и имеющее давние традиции земледелия, было изучено антропологом Филиппом Десколой в середине 1970-х годов, когда он и его жена, коллега-антрополог Энн-Кристин Тейлор, провели несколько лет, живя среди ачуаров[155]. В отличие от садов Тробриана, сады и огороды ачуаров являются частными пространствами. Большей частью полевыми работами занималась жена Дескола, поскольку мужчинам обычно запрещалось заходить на эти участки.

Граница каждого сада обозначена банановыми деревьями, и на этих огражденных участках женщины выращивают основные клубневые растения, такие как маниок, батат и таро, а также фруктовые деревья и целый спектр лекарственных растений. Женщины ачуар – опытные садоводы: на их участках обычно выращивается около сотни различных видов растений, одни из которых одомашнены, другие – дикие. Единственные инструменты, которые они используют для обрабатывания своих больших участков, – это маленькие мачете и палки-копалки, и, как и на островах Тробриан, эстетическое оформление сада имеет большое значение. Для женщины племени ачуар сад, свободный от сорняков, –