К подобному варианту развития событий они подготовились заранее, быстро перебрались в тесное убежище, назойливо напоминающее западню. Закрылась дверца, навалилась темнота. Четыре потных мужика в тесном пространстве — что может быть хуже? Ефремов, судя по кряхтению, карабкался на кушетку, которая предательски скрипела. Максим присел на другой ее край лежанки, положил палец на спусковой крючок.

Незавидна будет участь того духа, который рассекретит их убежище. Пули сметут его, выбросят в окно. Да и остальным не поздоровится. Нет в мире существа страшнее, чем российский спецназовец, осознавший, что не сможет выполнить задание.

— Командир, разреши хоть фонарь включить, — прокряхтел Лапунов. — Тут же все герметично, не увидят ни хрена.

— Не вздумай! — отрезал Максим. — Никаких фонарей и болтовни. Дышать только по приказу.

Настала тишина, разбавленная утробным сопением. Дышать по приказу у затворников как-то не выходило. Быстро вспотела кожа под одеждой. Жаркая испарина текла по лицам. Кислорода на всю толпу в этой конуре было, мягко говоря, недостаточно.

Различался отдаленный шум, что-то падало, скрипело. Боевики, осматривающие здание, бесшумно работать не умели. Переломились перила на лестнице. Судя по язвительному смеху, ни одно животное при этом не пострадало. А жаль.

Первые три этажа боевики осмотрели за несколько минут. Потом голоса приблизились, раздавались совсем рядом! Покатилась железная болванка, поддетая чьей-то ногой. Рухнул держащийся на соплях фрагмент стены. Разразился бранью старший группы. Мол, что за детский сад, герои хреновы! На передовую захотели?

Герметичность действительно подкачала. Свет от фонаря, прыгающий по полу, просачивался между дверью и порожком. Кто-то ходил по комнате, поскрипывала крошка. Боевик тряхнул стеллаж, видимо, хотел повалить его, но вспомнил про дисциплину, ответственное отношение к службе и передумал. Он что-то ворчал под нос, ковырялся носком сапога в мусоре. Потом неохотно, словно чувствовал, что в этой комнате что-то не так, поволокся прочь.

Дышать было нечем. Пот хлестал по лицам. Али шептал что-то неразборчивое, благодарил Аллаха за спасение или что-то в этом роде. За это надо было говорить спасибо не Всевышнему, а тем парням, которые все придумали!

— Выходим? — прошептал Лапунов.

— Стой, не дергайся, — отрезал Максим. — Представь, что ты в сауне.

— Некорректное сравнение, товарищ майор, — возразил Ефремов, — в сауне девушки, пивко, задушевные беседы, можно плюхнуться в бассейн после посещения парной. А тут куда прикажете плюхнуться?

— Все, заткнулись!

Этаж опустел. Несколько минут боевики лазили где-то выше, потом всем гуртом потопали на лестницу. Они спускались по ней целую вечность, спотыкались и обменивались колкими фразами.

— А как вы узнали, что они идут? — прошептал Ефремов.

— Благодаря своевременным и профессиональным действиям нашего младшего товарища мы все еще живы и имеем реальные шансы выполнить задание. Благодарность тебе, Али, от всего коллектива.

— Спасибо, — буркнул парень, — я в кошелек ее положу.

Спецназовцы тихо засмеялись.

— Максим, я отлучусь, — сказал Али, засуетился и полез из убежища.

Рязанов не стал его останавливать. Парень знал, что делает. Али освободил проход, выскользнул наружу. Дышать стало легче, люди задвигались, повеселели.

— Не выходите пока, — предупредил их Максим, — отбой тревоги еще не давали.

— Эх, жизнь… — Ефремов меланхолично вздохнул, — ни отдыха тебе, ни покоя… Интересно, нас когда-нибудь в Европу отправят? А то надоел уже хуже горькой редьки этот благословенный арабский мир.

— Обязательно отправят, — сказал Максим, — как только в Европе возникнет необходимость в российском спецназе, мы сразу же туда и попадем.

Али подкрался незаметно. Спецназовцы чуть не пристрелили его! Он ойкнул и испуганно зашептал, свои, мол!

— Ты к бабе своей так подкрадывайся, понял, братец по оружию? — У Лапунова от волнения дрожал голос. — Я, ей-богу, чуть на спуск не надавил, Аладдин ты хренов.

— Ладно, не ругайтесь, — Али немного смутился. — Все в порядке, они ушли, отправились в соседний дом.

— Ты уверен, что все ушли? — Максим на полкорпуса высунулся из убежища, не снимая палец с крючка.

— Да, сколько вошло, столько и вышло, не могли же они тут размножиться… — парню смешинка в нос попала, он начал беспричинно хрюкать и шмыгать носом.

— Возвращайся на исходную, — приказал Максим, — и будь на стреме. Эти могут вернуться… или другие придут. Через два часа тебя сменит Ефремов. Эй, военные! — Он строго посмотрел на своих офицеров: — Почему еще не спим? Учтите, под утро будут отдыхать другие.

Он снова в одиночестве коротал минуты и часы. Ночь, в отличие от украинской, не казалась ему тихой. Хотя в остальном все как у классика: «прозрачно небо, звезды блещут».

Несколько раз к бывшему «райкому» подъезжали машины, из них высаживались люди.

Снайпер на крыше здания, стоявшего напротив, вел праздный образ жизни. Бо́льшую часть времени он проводил лежа на спине. Иногда вставал, делал прогулки при луне. При этом неплохо очерчивался крючковатый нос и борода клином, как у старика Хоттабыча.

Через два часа к командиру подполз Лапунов и великодушно предложил его заменить. Повторять не пришлось. Майор Рязанов уже не помнил, когда в последний раз спал.

Он мог бы стащить матрас с кушетки, но это означало бы беспробудный сон и трудное пробуждение. Поэтому Максим спал на полу, обняв себя за плечи.

Сон его был странным. Сквозь него он слышал, как внизу плакали дети, надрывно кричали женщины. Сознание майора цеплялось за этот факт, но сигнал к пробуждению не давало.

Кто-то кричал по-русски. Голос был женский, но и это проходило мимо — словно пейзажи за окном бегущего поезда.

Наутро майор Рязанов увидел безрадостную картину. В здании райкома БААС действительно намечалась сходка главарей боевиков — иначе к чему бы такие приготовления? Здание по периметру окружили духи. Заботливые командиры пытались унифицировать своих вояк, выдали всем одинаковые черные бейсболки, украшенные белыми письменами с призывом уничтожать неверных. В остальном — сплошная «махновщина».

Впрочем, это некорректная параллель. Лихие хлопцы приснопамятного батьки в сравнении с этим зверьем — просто образец благородства.

Ночью к зданию духи согнали гражданских. Женщины, дети, старики со старухами сидели на земле по периметру, тоскливо смотрели под ноги. Люди машинально жались друг к другу, женщины обнимали детей. Их было не меньше сотни — запуганных, изможденных, страдающих от голода.

Автоматчики прохаживались неподалеку, равнодушно на них смотрели. Сегодня почти все они были в масках.