— Я не могу, — твердо сказала она, холодея ототвращения к самой себе. — Я не могу принимать ванну вместе с вами.

— Со мной? Разумеется, нет. Вам нечего бояться. Я ипальцем не прикоснусь к вам, мисс Чампьон, — пожал плечами Криспин,неправильно истолковав натянутость ее тона.

Его слова причинили ей боль. Софи не догадывалась, чтоКриспин лишь повторяет вслух клятву, которую дал сам себе, пока она спала: неприкасаться к ней и не подходить ближе, чем это необходимо. Он убедил себя втом, что спас ее из тюрьмы, чтобы получить от нее информацию. А для этого нужныясная голова, не замутненное ненужными мыслями сознание. Вот почему следуетдержаться от нее на безопасном расстоянии.

В ее отсутствие эта идея казалась ему здравой, но когда Софибыла рядом, и особенно в тот момент, когда она, выходя из туалетной комнаты,едва не коснулась его плечом, Криспин уже не был так в этом уверен.

— Если я правильно понял, вы согласны принятьванну? — заключил он, выходя следом за ней.

— Да, — натянуто ответила Софи, стараясьподчеркнуть сохранявшуюся между ними дистанцию. Она докажет ему, самой себе,преследующему ее голосу и всему миру, что вовсе не безнравственна. — Нотолько для того, чтобы потом скрыться.

— Хорошо. Идите следом за мной. — Криспин провелее через спальню, отодвинул щеколду на огромном витраже, образующем ближайшую ккровати стену, и жестом предложил войти внутрь. Они вместе прошли повеликолепно подстриженному газону висячего сада, который занимал весь второйэтаж дома, потом по мощеной дорожке, ведущей из спальни и теряющейся в густыхзарослях цветущей лаванды. Изумрудная листва была густо осыпана фиолетовымицветами, наполнявшими воздух чарующим ароматом.

Криспин пропустил Софи вперед, и она, завернув за живуюизгородь, онемела.

Все в этом саду было необычно, восхитительно и экзотично, ното, что предстало в этот миг взору Софи, просто потрясло ее. Она оказалась наберегу маленького пруда с прозрачной голубой водой, под которой поднималиськлубы пара. Голова кружилась от смеси утонченных цветочных запахов — роз,львиного зева, гардений, флердоранжа и душистого горошка. Статуя богини Венерысловно парила в воздухе на противоположном берегу пруда, серебристые водяныеструи мелодично низвергались с ее пьедестала, белый мрамор статуи приобреталпурпурно-розовый оттенок в густеющих сумерках.

Софи смотрела на фонтан как зачарованная. Влажный туманокутал ее, приглашая раствориться в неге, но она не могла шевельнуться.Отвращение к себе без остатка растворилось в окружении этой красоты, и Софипогрузилась в состояние блаженной истомы и немого восхищения.

— Что-нибудь не так, мисс Чампьон? — послепродолжительного молчания спросил Криспин.

Его голос был холодным и резким, как удар кинжала. Оннарушил тишину и благолепие, разом напомнив Софи, где она находится и кто онаесть. Она покачала головой и отвернулась от Криспина.

— Нет, — ответила она поспешно, но, не владеясобой, тут же добавила: — Вернее, да. — Она снова повернулась к нему ирешительно взглянула в глаза. — И вообще, что в моем положении «так»? Яздесь в заточении, меня обвиняют в убийстве, я бегу от королевского правосудия…— «Я пленница порочных желаний», — подумала она, но вслух сказала: — Япленница человека, который меня ненавидит безо всякой…

— С чего вы взяли, что я вас ненавижу? — Глубокаяморщина прорезала лоб Криспина.

— Вы даже не пытаетесь скрыть это, милорд.

— Это верно, — кивнул Криспин. — Продолжайте.

— Зачем? — Софи была раздосадована егобессердечностью и тем, что по щекам у нее текли слезы. Она была смущена ичувствовала себя глубоко несчастной. Она ненавидела Криспина за то, что онпривел ее в это райское место и заставил расплакаться, она ненавидела себя зато, что снова попала в его ловушку. Она говорила, не слыша себя, ей казалось,что слова не слетают с ее губ, а доносятся откуда-то со стороны. — Зачемпродолжать? Чтобы дать вам новый повод для насмешек? Чтобы вы в очередной размогли убедиться в том, какая я дура? Чтобы стали презрительно рассматриватьменя бесстрастными глазами? Чтобы снова дали мне понять, что янежеланна? — Софи дрожала, и вместе с жестокими словами поток горечиизливался из ее души. — Чтобы показать вам, что вы заставили менявоспылать страстью, мучиться от желания отдаться вам и проснуться на рассвете вваших объятиях? Чтобы потом вы стали говорить, какая я порочная и грязная…

Криспин шагнул к ней, обнял и заставил замолчать, крепкоприжав губы к ее губам.

Он целовал ее со страстностью, испугавшей их обоих, жадновпиваясь в ее губы и обволакивая ее жаром своих объятий. От его здравомыслия ипопыток самоконтроля не осталось и следа.

Позже Криспин старался убедить себя, что сделал это лишь изстремления завоевать ее доверие, расположить к себе и вызвать на откровенность,чтобы получить ответы на свои вопросы. Позже он говорил себе, что действовалтак, повинуясь профессиональному инстинкту, чтобы ускорить свое расследование.Но в тот момент он думал только о своем желании, которое всецело завладело им;о необходимости остановить поток ее горьких слов, стереть их следы с ее губ,избавить ее от боли, страха и стыда, которые слышались в ее голосе, защититьее. Для него существовало лишь желание целовать, трогать, ласкать, любить этуженщину, познать ее близость.

Софи забыла себя в этом поцелуе. Казалось, будто искраобожгла ей губы, превратив в пепел ее страсть к самобичеванию, ненависть ксебе, остатки прошлого и воспламенив кровь в жилах. Голос, звучавший в еемозгу, смолк, вытесненный странными ощущениями, жаром, который распространилсяпо всему телу.

Софи прижалась к Криспину, сосками сквозь покрывало ощущаяего тепло. Ее губы раскрылись навстречу ему, она чувствовала, как его языкнежно щекочет ей небо, разжигая пламень желания. Ей хотелось, чтобы он прикоснулсяк ней, и, словно прочитав ее мысли, он медленно провел ладонями по гладкомушелку покрывала и остановился на груди, нащупав большими пальцами соски. Онласково трогал их, отчего по ее груди волнами растекалось блаженное томление.Софи тихо застонала от наслаждения, поразившись тому, как его прикосновениеотозвалось во всем ее теле.

Не отрываясь от губ Криспина, она сбросила с себя покрывалои оказалась перед ним полностью нагой.

Криспин не в силах был остановиться. Желание обладать Софистало почти мучительным, когда она приникла к нему обнаженной грудью. Онпроводил кончиком языка по контуру ее губ, одновременно лаская безупречныеполусферы ее груди, изысканный изгиб талии, упиваясь атласной шелковистостью еекожи. Ему казалось, что еще никогда он не касался такой мягкой и в то же времяупругой женской плоти. Его мужскому естеству стало тесно в бриджах, ононапряглось и рвалось на свободу, с каждой секундой все больше твердея, особеннопосле того, как Софи провела ладонью по его груди и положила руку ему на живот.