Ее представили Фиделис Кинэстон, и та не выказала удивления, что Эстер присутствует при встрече двух подруг и принимает участие в беседе.

– Как он?.. – нервно начала Сильвестра.

Мисс Лэттерли ответила довольной, успокаивающей улыбкой.

– Они прекрасно проводят время, – доверительно сообщила она. – Мистер Кинэстон описывает открытия, совершенные синьором Бельцони в долине Нила, и оба они в полном восторге. Признаюсь, я сама очень заинтересовалась. Думаю приобрести эту книгу, когда появится свободное время.

Облегченно вздохнув, Сильвестра позволила себе расслабиться – плечи и спина больше не натягивали шелк ее платья – и повернулась к Фиделис.

– Большое вам спасибо, что зашли. Это всегда нелегко – навещать больных или тех, кто понес утрату. Никогда не знаешь, что сказать…

– Дорогая моя, что это за друзья, которые не оказываются рядом в самый нужный момент? Не припомню, чтобы вы так себя вели! – заявила Фиделис, подавшись вперед.

Сильвестра пожала плечами.

– Это случалось так нечасто…

– Похожего не случалось, – поправила миссис Кинэстон. – Но бывали неприятности, которые, быть может, широко не обсуждались, но вы их чувствовали и всегда являлись с дружеским визитом.

На слова признания хозяйка дома ответила улыбкой.

Разговор перешел на общие темы, повседневные события и семейные дела. Сильвестра пересказала последние письма от Амалии из Индии; конечно, там еще не знали о происшествии в Лондоне. Амалия писала о наблюдаемой ею нищете, но особенно о болезнях и нехватке чистой воды – похоже, эти темы сильно волновали ее. Подруги тактично вовлекли в разговор и Эстер. Фиделис расспрашивала о крымских впечатлениях. Интерес ее казался искренним.

– Должно быть, после всех опасностей, пережитых на столь ответственной работе, вам было странно вновь оказаться дома, в Англии, – заметила она, хмуря брови.

– Было трудно изменить свое отношение к окружающему, – уклончиво отвечала Эстер. На самом деле по возвращении она обнаружила, что это совершенно невозможно. Целый месяц иметь дело с умирающими и тяжело раненными, принимать решения, от которых зависела их жизнь, – а еще месяц спустя ей предложили занять место послушной и благодарной иждивенки, имеющей право высказывать свое мнение лишь по таким важным вопросам, как покрой юбок и рецепты пудингов!

Фиделис улыбнулась; в глазах у нее вспыхнули веселые огоньки, словно она понимала, о чем идет речь.

– Вы познакомились с доктором Уэйдом? Ах да, естественно, познакомились… Вы знаете, что он долго служил на флоте? Мне представляется, что у вас должно быть много общего. Просто замечательный человек. Целеустремленный и с сильным характером.

Эстер вспомнила лицо Корридена Уэйда во время разговора на площадке второго этажа. Он говорил про моряков, которых знал, про людей, служивших под началом Нельсона и видевших великие морские баталии, изменившие течение истории пятьдесят пять лет назад, когда Англия в одиночку противостояла огромным армиям Наполеона, имея в союзниках только Испанию, а судьба Европы висела на волоске. Эстер видела огонь воодушевления в его глазах, осознание всей важности тех событий и понимание цены, которую пришлось заплатить за победу, – жизнями и болью.

В его голосе слышались нотки восхищения решимостью этих людей и их способностью к самопожертвованию.

– Да, – с внезапной горячностью подтвердила она. – Да, он замечательный. Он рассказал мне кое-что из пережитого.

– Знаю, что мой муж очень ценил его, – заметила Сильвестра. – Он знал его почти двадцать лет. Вначале, конечно, не так близко. Это было еще до того, как доктор покинул флотскую службу. – Ее лицо вдруг стало задумчивым, словно ей вспомнилось что-то такое, в чем она не разобралась. Потом все прошло, и Сильвестра повернулась к Фиделис. – Странно, сколь многого мы не знаем о людях, которых видим каждый день, обсуждаем с ними самые разные темы, живем одним домом, одной семьей, и даже судьба у нас общая… И все же значительная часть того, что определило их мысли, чувства и приоритеты, произошло с ними в местах, где вы никогда не бывали и которые так не похожи на все, что вы видели.

– Полагаю, так и есть, – медленно произнесла Фиделис, слегка хмуря брови. – Очень многое человек видит, но не понимает. Мы наблюдаем вроде бы одни и те же события, и все же, когда начинаем говорить о них, описания получаются несхожие, будто мы обсуждаем не одни и те же вещи. Раньше я думала, что это связано с памятью, но теперь понимаю, что на первом месте стоят особенности восприятия. Полагаю, перемена мнения у меня была вызвана процессом взросления. – Она едва заметно улыбнулась, словно смеялась над своей глупостью в молодые годы. – Начинаешь понимать, что люди вовсе не обязательно думают и чувствуют то же самое, что и ты. Некоторые вещи невозможно передать.

– Вот как? – удивилась Сильвестра. – Но разве не для этого существует речь?

– Слова – всего лишь ярлыки, – задумчиво возразила Фиделис. Эстер чувствовала, что сейчас было бы дерзостью выразить собственные мысли. – Способ описания идеи. Если вы понятия не имеете об идее, ярлык вам ничего не объяснит.

Сильвестра выглядела явно озадаченной.

– Я помню, как Джоэл пробовал объяснить мне некоторые греческие и арабские идеи, – пояснила Фиделис. – Я не поняла, потому что в нашей культуре отсутствуют такие понятия. – Она сочувственно улыбнулась. – В конце концов ему пришлось использовать их слова для обозначения данных понятий. Это ни в малейшей степени не помогло. Я до сих пор не представляю себе, что они значат. – Фиделис перевела взгляд на Эстер. – Вы можете рассказать мне, каково это – наблюдать умирающего от холеры молодого солдата в Скутари[7], или видеть телеги, груженные искалеченными телами, прибывающие из Севастополя или Балаклавы, или раненых, погибающих от голода и холода? Я хочу сказать, сумеете ли вы поведать мне об этом так, чтобы я испытала ваши чувства?

– Нет. – Одного слова было достаточно.

Теперь Эстер смотрела на эту женщину с необычным лицом внимательней, чем прежде. Сначала она показалась ей просто состоятельной женой еще одного преуспевающего мужа, явившейся выразить сочувствие подруге, понесшей утрату. В разговоре, начавшемся как обычная послеобеденная беседа, миссис Кинэстон сумела затронуть одну из загадок, связанных с одиночеством и взаимным непониманием, скрывающихся за фасадом внешне благополучных отношений. Эстер заметила в глазах Сильвестры внезапные вспышки непонимания. Возможно, пропасть, разделяющая мать и сына, связана не только с потерей Рисом речи? Может, он не сумел бы и словами объяснить, что же с ним на самом деле произошло?

И что насчет Лейтона Даффа? Насколько хорошо знала его Сильвестра? Даже сейчас Эстер видела, что эта же мысль отражается в глазах вдовы.