– Со времен принцессы Гизелы[8], – закончила за него Эстер.

Оба расхохотались. За этим смехом скрывалась масса воспоминаний: он пошел на страшный риск, она боялась за него, старалась изо всех сил и в конце концов добилась правды, хотя репутация Рэтбоуна пострадала. Его оправдали – пожалуй, это лучшее, что можно сказать о том деле, а правда – по крайней мере значительная ее часть – вышла на свет. Но оказалось, что множество людей предпочли бы эту правду не знать.

– Выиграете? – спросила Эстер.

– Да, – твердо ответил Оливер. – Это дело я выиграю… – Он запнулся.

Внезапно Эстер захотелось, чтобы Рэтбоун не произносил слов, готовых сорваться с его языка.

– Как ваш отец? – спросила она.

– Хорошо, – слегка упавшим голосом ответил он. – Только что вернулся из поездки в Лейпциг, где встретился с массой интересных людей и, как я понимаю, по полночи проводил с ними за разговорами о математике и философии. Все очень по-немецки. Приехал невероятно довольным.

Эстер заметила, что улыбается. Генри Рэтбоун с каждым разом нравился ей все больше и больше. Она была счастлива в те вечера, что провела в его доме на Примроуз-Хилл. Двери особняка открывались на длинную лужайку с яблонями по дальнему краю, а за изгородью из жимолости располагался фруктовый сад. Ей вспомнилось, как однажды они с Оливером шли в темноте по траве. Говорили о разных вещах, не связанных с делами – о личном, об убеждениях, надеждах и чаяниях. Казалось, это было так недавно… Тогда она испытывала то же чувство доверия и товарищеской легкости в общении. Но теперь что-то изменилось; добавилось некое чувство, поставившее их отношения на грань, за которой принимаются решения. Эстер сама не знала, хочет ли этого и готова ли к ним.

– Я рада, что у него все хорошо. Прошло так много времени с тех пор, как я куда-то ездила…

– Куда бы вы хотели отправиться?

Эстер тут же подумала о Венеции, а потом вспомнила, что туда совсем недавно ездил Монк с Эвелиной фон Зейдлиц. Ей сразу расхотелось. Взглянув на Рэтбоуна, она уловила в его глазах понимание и, возможно, отблеск печали, отголосок какой-то потери или боли.

Это огорчило ее и вызвало желание поднять Оливеру настроение.

– В Египет! – с энтузиазмом воскликнула она. – Я только недавно узнала об открытиях синьора Бельцони… полагаю, узнала несколько запоздало. Но мне так хотелось бы подняться вверх по Нилу! А вам? – О господи! Опять она за свое… слишком прямолинейно и ужас как неловко! И уже не возьмешь слова обратно… Эстер снова ощутила, как щеки заливает румянцем.

На этот раз Рэтбоун громко расхохотался.

– Эстер, дорогая моя, вы не меняетесь! Я никогда не могу угадать, что вы скажете или сделаете в следующий момент. А порой вы прозрачны, как солнечный весенний день… Расскажите мне, кто такой синьор Бельцони и что он открыл.

Она принялась рассказывать, поначалу с запинкой, припоминая то, о чем говорил Артур Кинэстон, а потом Рэтбоун начал задавать вопросы, и беседа снова потекла легко и непринужденно.

Уже ближе к полуночи они расстались возле экипажа Рэтбоуна, остановившегося у дома на Эбери-стрит. Туман рассеялся, стояла ясная ночь, сухая и ужасно холодная. Предложив руку, Оливер помог ей сойти, поддерживая другой рукой на обледеневшей брусчатке.

– Благодарю вас, – сказала Эстер, имея в виду не только эту любезность.

Проведенный вечер стал островком тепла, физического и душевного; на несколько часов она забыла о разного рода страданиях и необходимости бороться с ними. Они говорили о замечательных вещах, вместе восторгались, смеялись, фантазировали.

– Благодарю вас, Оливер.

Он крепко взял ее за руку, привлек к себе, наклонился и нежно поцеловал в губы – осторожно, но без малейших колебаний. Она даже не нашла в себе сил отстраниться, хотя в первое мгновение хотела. Поцелуй оказался удивительно сладостным и приятным, и даже когда Эстер поднималась по ступеням, зная, что он стоит и смотрит ей вслед, счастье так и струилось по жилам, наполняя все ее существо.

По мнению Ивэна, дело Даффов запутывалось все сильней. Он приказал художнику нарисовать некое подобие портретов Лейтона Даффа и Риса, и они с Шоттсом показывали их жителям Сент-Джайлза в надежде, что кто-то узнает потерпевших. Конечно, двое мужчин с разницей в возрасте в целое поколение должны были броситься в глаза. Полицейские обошли процентщиков, держателей борделей и публичных домов, постоялых дворов и ночлежек, игорных притонов и пивных, побывали даже на чердаках, где работали фальшивомонетчики, и в просторных подвалах, где торговцы краденым хранили свой товар. Никто и виду не подал, что увидел знакомые лица. Даже обещания вознаграждения ничего не дали.

– Может, они пришли сюда впервые? – уныло предположил Шоттс, поднимая воротник, чтобы защититься от снегопада. Уже почти стемнело.

Они шагали, наклонив головы против ветра; Сент-Джайлз остался позади, и полицейские свернули на север, в сторону Риджент-стрит, ярких огней и оживленного движения. – Даже не знаю, у кого еще спрашивать.

– Думаешь, они лгут? – задумчиво спросил Ивэн. – Это было бы естественно, поскольку Даффа убили. Никто не хочет связываться с убийством.

– Нет. – Шоттс ловко обогнул лужу. Мимо прогрохотала тележка зеленщика; возница сгорбился, наполовину спрятавшись под одеялом; на полях его высокой шляпы уже начал скапливаться снег. – Я вижу, когда по крайней мере некоторые из этих прохвостов врут. Может, они все-таки попали сюда случайно, заблудились?

Ивэн не потрудился ответить. Версия Шоттса того не стоила.

Они пересекли Джордж-стрит. Снег усилился, устилая крыши белым покрывалом, но мостовая оставалась мокрой и черной; в ней отражались столбы с газовыми лампами и огни экипажей, проносящихся резвой рысью – лошади торопились попасть домой.

– Возможно, их не узнают, потому что мы задаем неправильные вопросы, – вслух рассуждал Ивэн.

– Вот как? – Шоттс легко шагал рядом с ним. – А какие тогда правильные?

– Не знаю. Возможно, Рис пришел туда с друзьями своего возраста. В конце концов, по шлюхам ходят без отцов. Может, это и сбивает людей – пожилой мужчина.

– Может быть, – с сомнением произнес Шоттс. – Хотите, чтобы я попробовал?

– Да… Если не придумаешь чего-нибудь получше. Я иду в участок. Пора на доклад к мистеру Ранкорну.

Шоттс осклабился.

– Не везет вам, сэр. Он будет недоволен. Я забегу чего-нибудь перекусить, потом попробую еще раз.

* * *

Ранкорн, высокий, хорошо сложенный мужчина с худым лицом, обладал очень уверенным взглядом синих глаз. Нос у него был длинноват, а щеки – слегка впалые, но в молодости он считался симпатичным, а сейчас выглядел внушительно.