Через полчаса мы с Гришей лязгали зубами в насквозьпродуваемом железном коробе.

– Ты бы штаны надел, – плохо слушающимися губамипосоветовала я.

– Они мокрые насквозь, – пробасил Гриша, но все же началнатягивать джинсы, – не застегиваются, гады. Чегой-то тут мешает. Во, совсемзабыл! На, держи, подарок!

В моей ладони оказалась кошка из керамики, та самая, которуюя разглядывала пару часов назад в магазине.

– Спасибо, ты купил мне статуэтку! Очень мило с твоейстороны.

Гриша кашлянул:

– Ну да, видел же, что тебе понравилась.

– И когда только успел!

– А чего? Одна секунда.

Тут только до меня дошло.

– Ты украл кошку!!!

Гриша отвернулся в сторону и ничего не сказал. Я уцепила егоза рукав пуловера.

– Чтобы это было в последний раз, ясно?

Уголовник кивнул и буркнул:

– Да не о чем толковать, этой безделице цена три копейки.

Я сунула кошку в карман.

– За подарок спасибо, мне действительно очень пришлась подуше киска, но больше никогда!

– Ага, – кивнул Гриша, – ладно.

Дождь пополам со снегом сыпался на Ложкино и утром, вернееднем, потому что я, устав от ночных приключений, проспала до обеда. Впрочем, ямогла проваляться в кровати и дольше, если бы в спальню не вошла Ирка и несунула мне трубку.

– Это что? – зевая, спросила я.

– Телефон, – ответила домработница.

– Сама вижу, кто звонит?

Ирка зажала ладонью микрофон и зашептала:

– Карапетова. Уж извините, что разбудила, но она с утратрезвонит, всех извела.

Я села в кровати. Вера такая, упорная, может довести дообморока любого человека.

– Интересно получается, – понеслось из трубки недовольноестаккато, – значит, я спешно, кое-как вымыв голову, вылезаю из ванны, думая,что у тебя случилась неприятность. И что? Звоню, звоню… Ты куда исчезла? Чемвчера занималась, а?

Я молча слушала Верку. Ну не рассказывать же ей про Гришу ипоездку в сервис.

– Ты почему дрыхнешь до невменяемости? – неслась дальшеКарапетова.

Я опять ничего не сказала. Вообще говоря, я встаю в десять,но вчера, приехав домой, вызвала эвакуатор, который приволок брошенный на шоссе«Пежо» к нам во двор. Сами понимаете, что спать легла под утро.

– Следует выползать из кровати в восемь, – безапелляционнотвердила Вера, – так, как делаю я.

В этом заявлении вся Карапетова. «Делай, как я, слушай меня,только я знаю, как поступить». К сожалению, очень многие преподаватели грешатменторством, плавно переходящим в занудство. Впрочем, большая часть учителейприобретает это качество в процессе жизни, и, если призадуматься, в данномфакте нет ничего удивительного. Представьте, что вы каждый день, неделю занеделей, месяц за месяцем, год за годом, безостановочно объясняете людям, какнадо правильно писать, читать, считать или говорить на иностранном языке.Естественно, что у вас снесет крышу и в какой-то момент станет казаться: умнеетебя, любимой, на свете никого нет.

Но Верка Карапетова была такой с детства. Мы учились в одномклассе, более того, жили в соседних квартирах, в том самом доме, где находилсямагазин «Рыба», на улице Кирова, нынешней Мясницкой. С младых ногтей Веркуотличало редкостное, патологическое занудство и гипертрофированное самомнение.Спорить с ней было делом зряшным, переубедить Карапетову ни в чем никогда неудавалось. Дружить с ней, кроме меня, не хотел никто. Вернее, меня тоже неслишком радовало проводить с Веркой свободное время, она вечно устанавливала вовсех играх свои правила, но соседка сама приходила ко мне и приказывала:

– Бросай уроки, пошли в кино. Я считаю, что после семивечера вредно киснуть над учебниками.

К слову сказать, Карапетова прекрасно училась, и учителявсегда ставили нам ее в пример. В институт мы поступали вместе и оказались водной группе, вот с того времени и начинает отсчет наша дружба с Ликой. Вернее,это я дружила с Ликусей и Веркой, а они со мной. Между собой девушки не слишкомладили, у них то и дело вспыхивали скандалы, да оно и понятно почему.

Занудная Вера пыталась управлять бесшабашной Ликой. Самипонимаете, ничего хорошего не получалось.

– Подхалимка чертова, преподавательская подлиза, – шипелаЛика вслед Вере.

– Как ты можешь иметь дело с этой абсолютно безответственнойтроечницей? – возмущалась Вера, наваливаясь на меня своим крупным телом. – Имейв виду, тот, кто везде опаздывает, обязательно становится предателем.

Честно говоря, мне намного больше нравилась веселая Лика,чем правильная до тошноты Вера. Но Карапетова активно поддерживала нашу с нейдружбу, и я, тяготясь отношениями, не понимала, каким образом их можноразорвать. А потом произошло событие, в корне изменившее ситуацию.

В середине пятого курса нас неожиданно созвали на внеурочноекомсомольское собрание. Когда я, войдя в битком набитый зал, увидела на сцене влевом углу длинного стола Веру, то очень удивилась. Во-первых, Карапетовойдесять дней не было в институте, а на мои звонки ее бабушка тихо отвечала:

– Верочка сильно заболела, ангина, ты, Дашенька, не трогайее пока.

Последний раз я услышала эту фразу накануне вечером, и вотпожалуйста, Карапетова, на вид совершенно здоровая, сидит в президиуме. Вторымстранным обстоятельством было то, на каком месте находилась Верка. Она к томувремени стала секретарем комсомольской организации института, готовиласьвступать в ряды КПСС и всегда на собраниях восседала в центре. Она же и велавсе сборища, наводя на присутствующих зевоту бесконечными, одуряюще правильнымиречами. Но сейчас Верка жалась в стороне, а главное место занимал АнтонПаршиков, который… требовал изгнать комсомолку Карапетову из рядов ВЛКСМ. Впервом ряду сидели наш декан, большинство преподавателей и секретарьпарторганизации вуза – все с каменными, непроницаемыми лицами.

Я, как всегда, опоздавшая к началу, ничего не понимала идернула Ваньку Мамлеева:

– Что стряслось?

– Ужас, – вздохнул Ваня и принялся шепотом вводить меня вкурс дела.