Алексею стало тошно, он отложил тоненькую книжицу в яркой обложке, понимая, что больше к ней не вернётся, и пожалел истраченных, хоть и невеликих денег.

Сегодня предстояла встреча в Большом Доме, куда устроился его старинный знакомый и тянул его к себе на работу в качестве пресс-атташе: престижно, с приличным окладом, с проистекающими из этого места благами, включая не совсем ему понятное – «соцпакет».

Алексей немного волновался, но недосып притуплял остроту предстоящей встречи. Давно не ходил он по разным инстанциям, а тем более в поисках работы. Ездил по маршруту, не задумываясь о том, что в один прекрасный день эта работа может закончиться по разным причинам, а запасного варианта – нет.

Он мысленно прикидывал – о чём могли спросить. Он только мог предполагать и сейчас перебирал ответы, выстраивал в уме, как будет себя вести на таком серьёзном уровне.

– Говорить коротко, мало, только по делу! – приказал он себе. – Всё равно – на два года, так уж я «запрограммирован»! Увы!

* * *

Подошёл автобус, полупустой в это время. Алексей жестом предложил давешней габаритной соседке пройти в салон. Она смотрела под ноги и не двигалась.

– Проходите, что же вы? – спросил вежливо Алексей.

– Да вот – испужалась мороза, напялила пять штанов, ногу не могу согнуть, на ступеньку взойти! – засмеялась тётка и запыхтела вперевалку, по пингвиньи, двинулась в салон, бисеринками пота на лбу заискрилась под жарким навесом мехового берета.

Алексей выбрал место «под солнцем», посветлее. Книжку достал – обычную забаву и радость.

У метро вышел, словно в прорубь окунулся, после горячей печки под сидением и пуховика соседа слева.

Надломленный зуб постоянно отвлекал, «подлезал» под язык.

В офисе он застал секретаря Марину, которая примчалась пораньше и сейчас возбуждённо что-то объясняла по телефону: звонила на родину, в Чувашию, тарабарила русскими вроде словами, но непонятными для Алексея.

Кивнула головой, не прерывая разговора, но трубку почти сразу положила.

– Что случилось?

– Представляете, вчера я-то по ошибке зачислила на чужой мобильник сто рублей. Одну цифру неправильно сказала на кассе – «восемь» заместо «семь». Звоню на этот номер и говорю – верните-от мне назад эти деньги, а там мне говорят – счас не могу, в ванной нахожусь, но вы не волнуйтеся, как только вылезу, сразу перешлю. Смотрю через час – пришли деньги! И не сто, а пятьсот! Я давай снова-от звонить-то – теперь, говорю, вы ошиблися! А он мне грит – это специально так! Подарок, грит, вам. Как же, говорю, мы же даже и не знакомы вовсе – вот так-то, лично! Ничего, говорит, у меня денег-то много, хватит! Вы представляете? Я давай мамке звонить, чё делать-то? Ему перезвонила – успокаивает – мол, для меня это не деньги! Как это, не деньги! Скока-то можно питатца на полтыщи! Иль до дома – билет, доехать! От!

– Свидание не назначил? – хмуро спросил Алексей и подумал – куриная слепота, провинциальная доверчивость. Хотя человек – хороший.

– Нет! А сестра-то говорит – олигарх, видимо! Познакомса! Сходи-т-ко! А сегодня с утра смотрю – девять-то тыщ на мобильник кинул! Деньжищи каки-то несуразмерные, прям-от – огромные! От! И чё теперя делать-от? Я ему эсэмэску-то кинула, а он мне глупость каку-то выслал, стихи вроде, но каки-то несуразные. Пьяный, чё ли?

Марина волновалась, слова путала, глядела напряжённо чёрными навыкате глазами, зарумянилась от волнения.

– Мамка говорит – верни, не ровён-то час поставют на счётчик-то, не отвяжисса. А сестра своё заладила – иди на свиданку, знакомса! А вы-то чё думаете? Про ето всё?

– Везёт же дуре! – подумал Алексей без злобы. – Хороший подарок… триста баксов. – А вслух сказал солидно, неспешно: – Чужие деньги брать нехорошо! Может, и впрямь – злодейство кроется за этим, подвох, изощрённое преступление. Они же там… на нарах, времени полно, горазды выдумывать, как нас, фраеров, получше обобрать, а потом же и посмеяться! Может, он игрок и аферист.

И осколок зуба напомнил о себе, встал опять торчком, в щёку упёрся больно, язвить начал.

– Этт – чё, бандит, чё ли? – Марина уточнила слово «аферист».

Она училась на последнем курсе университета у себя на родине, но до сих пор не могла взять в толк, почему в километре тысяча метров, а десятичные дроби после перемножения на калькуляторе получаются странные, приходила уточнять к Алексею. Или вот ещё – как правильно писать: «шакалад» или «шикалад»?

– Я слегка шугаюсь, – извинялась она, и Алексей всякий раз собирался спросить: не связано ли это слово с фамилией Марины – Шугаева? Но всё никак не получалось, переключалось внимание на другое, а потом было некстати вспоминать, и опять отодвигался во времени вопрос.

Шеф возмущался такими «гримасами» современного образования, и Марина его побаивалась, суетилась, норовила кофе сварить, конфеток на блюдечке тиснуть, зная, что он сладкоежка, уточняла почти шёпотом, в отсутствие шефа жаловалась Алексею, что тот ей выговаривает чересчур сурово, «громче папки».

У Марины снова зазвонил телефон, она выскочила на улицу с непокрытой головой, стала что-то с жаром доказывать, поправляя на плечах большой платок.

Алексей не успел объяснить, кто такой аферист.

Зуб терзал и раздражал непрекращающейся, тягучей болью, тащил на себя левую половину лица.

– А я ведь ничего не умею делать! Стол, стул, ручка и бумага. Менеджер-универсал, всего понемногу, а руками толком – ничего! Пустота и фанаберия! Отец делал большое дело, своими руками, а я!

Слово вертелось в голове, но не вспоминалось, пряталось в сумерках отяжелевшей головы, и как его «позвать»?

Сам того не желая, он залез в рот, пошевелил осколок указательным пальцем и неожиданно для себя резко вывернул кверху. Понял, что оторвал от маленькой полоски, удерживающей его на десне. Боль ослепила вспышкой фиолетовой молнии, от затылка к пяткам пронзила позвоночник, ткнула в мышцы горячим жалом.

Тоненько звякнул колоколец где-то у затылка. Отозвалось, в ушах зазвенело протяжно. Посторонние звуки пропали, остался только этот, тонкий, почти исчезающий, переходящий в ультразвук.

Слабость подкатила. Бледный туман окутал голову, тошнота мягко покачивала чужое, тяжёлое и неуклюжее, как деревянная плаха, тело. Он покрылся испариной и сомлел на короткое мгновение.

Не сгибаясь, сполз на пол, стоя на коленях, прилип щекой к прохладной полировке стола. Потом подтянулся руками за край стола, сел. Одежду поправил тряскими руками, опёрся о подлокотники, не совсем понимая, то ли кресло зыбко покачивает на колёсиках, то ли он сам отплывает на волнах слабости.

Звуки появились, но были они как в пустом бубне, а по краю – маленькие литавры в прорези вставлены попарно, на один стерженёк нанизанные в серединке, позвякивают вперепляс друг об дружку, звучат.

Указательный и большой пальцы правой руки сжимали «обгрызенный» некогда бормашиной с одного края, коричневый осколок зуба, безобидный сейчас, похожий на камешек из ботинка. Алексей внимательно его изучал.