тропинку, скорее, они кажутся ей широко раскинутыми руками, приглашающими в свое убежище.

Спустившись с некрутого откоса, Магда отыскивает вход в небольшую земляную пещеру, ставшую для нее вторым домом за эти последние долгие месяцы. Перед тем как устроиться на ночлег, она сметает с земли тонкий слой снега, а потом сворачивается калачиком, защищенная от ветра и снега. Она укутана в толстое одеяло, в теплую шинель отца. Подтянув воротник шинели к носу, она ощущает, как ей кажется, знакомый мужской запах отца. Она чувствует его присутствие и засыпает, зная, что он оберегает ее.

Утром Магда открывает глаза от слепящего сияния солнечного света, отраженного от чистого белого снега вокруг пещеры. Прислушавшись, она ничего не слышит и медленно выползает наружу. Чтобы размяться и разогнать кровь, она начинает прыгать на месте.

Пробираясь обратно через лес, Магда настороженно следит, чтобы ни с кем не встретиться. Ничего не стоит донести на странную девушку, рано утром бредущую по лесу. На улицах города эхом раздаются возбужденные голоса детей, разворачивающих рождественские подарки.

Ицхак открывает перед Магдой дверь, не дожидаясь, пока она постучит. Весь его вид выражает беспокойство. Он хватает ее за руку и тащит в дом. Закрывает дверь на засов и только после этого подходит к окну и выглядывает на улицу. На улице пусто, никто не видел, как она пришла.

– Они приходили дважды, Магда, – говорит он, продолжая смотреть в окно. – В последний раз всего час назад или около того. – Он поворачивается к ней. – Думаю, в будущем тебе надо задерживаться там дольше.

– У меня готов горячий чай. Иди съешь что-нибудь, – зовет из кухни Хая.

Из сложенного одеяла Магда достает сверток с едой, с любовью приготовленный Ицхаком накануне вечером. Она не притронулась к нему.

– Магда, я дал тебе еды, чтобы ты съела. Как ты рассчитываешь не замерзнуть, если у тебя внутри ничего нет? – журит ее Ицхак.

– Я не хотела есть, дедушка. К тому же я быстро уснула. А теперь поедим вместе.

Хая снимает с плеч Магды тяжелую шинель и, с нежностью погладив ее, вешает в шкаф в спальне.

Глава 17

Освенцим-Биркенау

Декабрь 1943 года

В это Рождество не было никакого особого угощения и не было выходного. Тем не менее Циби подарила Ливи подарок. В тот вечер, когда они забираются к себе на нары, Циби театральным жестом достает из кармана маленькую вязаную шерстяную шапочку. У нее даже есть ленточки.

– Что это такое? – взвизгивает Ливи.

– Шапка, глупышка! Теперь у тебя голова не будет мерзнуть. Дай надену.

– Я не ребенок, Циби, могу и сама. Но не маловата ли она?

Ливи с трудом натягивает шапку на уши. Шапка сидит очень плотно, но Циби довольна. Она завязывает ленточки под подбородком у Ливи аккуратным бантиком.

– Я чувствую, как тепло моей голове. – Ливи тоже в восторге.

– А теперь ложись! – командует Циби.

Ливи подчиняется, и Циби подтыкает одеяло вокруг сестры.

– Идите посмотрите на мою малютку, – со смехом зовет она девушек.

Они собираются вокруг, с улыбками глядя на девочку в белом чепчике. Ей семнадцать, но с ее худобой она похожа на ребенка.

– Где ты нашла эту шапку?

– В сумке с детской одеждой, – с гордостью отвечает Циби, не желая вновь испытать приступ печали, накативший на нее, когда она открыла эту сумку.

– Можешь достать мне такую? – спрашивает другая девушка.

– И мне? Мне тоже хотелось бы стать ребенком, – шутит еще одна.

– Посмотрю, что можно найти. Я не собиралась искать в детской одежде. – Замолчав, Циби указывает на истощенные фигуры, стоящие вокруг. – Посмотрите на нас, мы не больше детей.

Этой ночью Ливи спит хорошо, как не спала всю зиму. Каждое утро она аккуратно засовывает шапочку под матрас.

– Ты все еще здесь? Я думал, ты уже давно попала к Господу.

Циби сидит в офисе «Канады» за своим столом. Перед ней стоит офицер СС. Она помнит его со времени работы на месте сноса зданий.

– Ты попадешь к Господу прежде меня, – сквозь зубы шепчет она.

– Я с трудом узнаю тебя, – говорит он, оглядывая ее с головы до ног.

У Циби отросли волосы, которые волнами падают на плечи. Одежда на ней практически чистая, и ей кажется, она могла бы сойти за секретаршу любого офиса.

– Хочешь перейти в «Канаду» в Биркенау? Могу это устроить. – Он, несмотря на ее враждебность и браваду, смотрит на Циби почти по-доброму. – Ты выжила, хотя я не думал, что выживет кто-нибудь из первых заключенных. Просто я предлагаю тебе новую работу, чтобы не приходилось каждый день ходить из Биркенау и обратно, – говорит он и добавляет: – Не все мы чудовища.

– Неужели? Нет, спасибо. С меня хватит сортировать грязную, вонючую одежду.

– А как насчет почты? Если хочешь, могу перевести тебя туда.

Циби поднимает глаза от пишущей машинки. Интересно, он разыгрывает ее?

– Я бы хотела, – медленно произносит она. – Вы это серьезно?

Работа в Биркенау очень ей подходит. Без сестры тоскливо ходить в Освенцим одной, особенно в холодные зимние месяцы.

– Предоставь это мне, – говорит офицер СС, после чего уходит.

Ливи отправляется с донесением в медицинский блок под сильным снегопадом. Она резко останавливается, когда перед ней появляется фургон. Из фургона с парусиновым верхом вылезают двое охранников СС. Парусина на миг откидывается, и Ливи успевает заметить обнаженные тела сбившихся в кучу женщин.

Она делает шаг назад, и в это время из фургона выпрыгивает молодая женщина, оказавшись прямо перед эсэсовцами. Она поднимает руки в воздух. Кажется, она не чувствует холодного снега.

– Убейте меня сейчас, потому что я не пойду в вашу газовую камеру! – кричит она.

Ливи отступает на шаг, потом еще на шаг, чтобы не попасть под случайную пулю.

Охранники направляют винтовки на голую женщину. Один прицеливается, но другой хлопает его по руке. Ливи замечает на его лице злорадную усмешку, с которой он говорит женщине, что ей не будет дарована легкая смерть