Аня взялась правой рукой за фотоаппарат и сделала шаг в сторону от трупа. У неё возникло ощущение, что ею управляют, дёргают за ниточки, как марионетку. В голове раздался тонкий писк, и ей показалось, что она грохнется в обморок, хотя до полуденной жары ещё несколько часов, а она стояла в тени стройки. Ей хотелось, чтобы тело пошевелилось, чтобы человек оказался пьяным и измазанным зелёной краской, но не трупом. Но тело лежало, не двигаясь.

Аня смотрела на труп, убеждая себя в том, что она сама хотела историю о мертвецах. Чего же она боится? Ответ лежал в траве перед ней.

Она вспомнила девушку, подвешенную за крюки к потолку, и содрогнулась. Кошмарное было зрелище, после которого это, спрятанное в траве тело, воспринималось легче. Но труп есть труп — приятного мало.

Тело лежало на боку, лицом к Ане. Судя по всему, это был мужчина. Ноги были босыми, шлёпанцы разлетелись в разные стороны: один лежал в пяти метрах в стороне от тела, второй Аня не видела. Шорты сползли, обнажив вывернутое правое бедро. Футболка задралась. Девушка видела правую сторону головы, которая была покрыта запёкшейся кровью. Светлые волосы умершего тоже были покрыты кровью. Кровь была и на ногах мертвеца, и на траве вокруг. Но больше удивляла странная «маскировка» трупа. Он был весь, вместе с одеждой, покрыт зелёным мхом, как будто внутрь тела попала спора быстрорастущего сорняка. И мох этот был таким же зелёным, как и трава вокруг. Запекшаяся кровь, на зелёном фоне, была коричневой, но, тем не менее, не понять, что это кровь, было нельзя.

Сбросив с себя оцепенение, девушка вспомнила о том, зачем она, собственно, сюда явилась. Включив фотоаппарат, она сняла крышку объектива и начала фотографировать. Фотографировала Аня всё, вплоть до земли вокруг, чтобы никто не заявил ей потом, что она всё истоптала, стерев следы возможных убийц.

Тело лежало в стороне от грунтовой дорожки, ведущей в единственный подъезд недостроя. Аня решила, что если были убийцы и убегали они по грунтовке, то должны были оставить следы. Ей хотелось зайти внутрь строения и посмотреть, что там, но она не была экспертом-криминалистом и решила не искушать судьбу.

Надо звонить в полицию, сообщить о жертве убийства, ну или самоубийства. А если её спросят, что она тут делала, то ответ у неё уже был: собирала материал для разгромной статьи, обличающей недобросовестных строителей и городской муниципалитет.

К собственному неудовольствию Анна выяснила, что оставила телефон в машине. Она всё ещё понятия не имела, как долго она будет добираться до «Кейси» по дороге, поэтому к машине решила вернуться тем же путём, забравшись на чёртов холм, но не обходя дом. Радовало её лишь то, что желудок не вывернуло наизнанку, и слабость прошла, а это значит, что виды трупов она может пережить.

Отходя от тела, Анна думала о возможной биологической заразе, ведь не может быть так, чтобы из кожи и одежды человека беспричинно росла трава.

Пройдя несколько метров к холму, её внимание привлёк цветной лист картона с рисунком. Нагнувшись поднять его, она увидела карту, на которой была изображена разрушенная башня. Она вновь почувствовала, как у неё кружится голова, увидела рисунок подковы на запотевшем зеркале. Без всяких причин она вспомнила страховую компанию, в которой была застрахована жизнь её отца. Она подумала о том, что биологической угрозы в покрывшей труп траве нет. И под конец фонтана чувств, обуревавших её, она почувствовала лютую ненависть, беспричинную и жестокую. Ей вдруг захотелось вернуться к трупу, встать на четвереньки и начать рвать мёртвую плоть на куски зубами, чувствуя во рту металлический привкус крови, свежесть зелёного мха и твёрдость остывшего тела.

Через две секунды наваждение прошло: над головой ярко светило солнце, где-то пели птицы, наверху холма слышался шум двигателя, в стороне от неё лежал покрытый зелёным мхом труп.

Забираясь на холм, Анна услышала позади себя детский крик и обернулась.

Девочка, вышедшая из последнего подъезда жилого дома, стоявшего напротив недостроя, усаживалась на велосипед, который она выкатила. А её пёсик, породы вельш-корги, трусил прямо по направлению к трупу. Девочка звала собачку по имени и усаживалась на велосипед. Насколько Анна могла судить, ребёнок не видел труп, но у неё есть все шансы посмотреть на него, если она поедет не по дороге, а по направлению к недострою.

Зато собачка явно бежала на запах и, добежав до трупа, начала его обнюхивать и несколько раз подняла лапку. В этот момент Анне захотелось либо кинуть в неё камень, либо сфотографировать. За камень она не схватилась, но зачем-то подняла фотоаппарат на уровень глаз, поймала собаку с трупом в объектив и сфотографировала аккурат в тот момент, когда корги вцепился своими мелкими зубками трупу в палец руки. На мордочке собаки была написана та же ярость, что выжигала пустоту в душе Анны минутой раньше. На экране фотоаппарата застыла жуткая картина, и вот тут Аня почувствовала, волну тошноты, но сдержалась.

Девочка ещё раз позвала собаку, села на велосипед, и Аня с облегчением увидела, что она поехала по дороге, видимо, уверенная, что корги сделает своё дело и побежит за ней.

Аня ещё раз посмотрела на хищную и злобную мордочку собачонки, чертыхнулась про себя и пошла к машине. Ей нужно было позвонить в полицию, потом в редакцию и вернуться к трупу, пока собака его не съела.

5

Ларри любил просыпаться пораньше и начинать свой день с велосипедной прогулки и купании в море, но утро понедельника далось ему тяжело. Он чувствовал себя так, как будто накануне хорошенько выпил. Ни о каких спортивных мероприятиях не могло идти и речи, тошнота подкатывала к горлу, а голова болела так, что перед глазами появлялись звёздочки.

Он не смог вспомнить, что он такого съел накануне, но не пил это точно. В воскресенье была выставка, картина, отдых, поэтому тошнотворное состояние понедельника он ничем объяснить не мог.

Ларри валялся в постели до одиннадцати утра, пока ему не позвонил Миша:

— Я заеду к тебе и сходим прогуляться и пообедать, — заявил он.

— Блин, Миха, что-то я чувствую себя хреново для прогулок, — ответил Ларри.

— Ничего, свежий воздух пойдёт тебе на пользу. Ларс, надо поговорить.

Тон Михаила не принимал возражений, и Ларри сдался:

— Ладно, давай. Прикину пока, как себя в порядок привести.

Прогноз погоды обещал тридцать семь градусов в тени. Насколько Ларри мог судить, на небе не было ни облачка. Он одел белые шорты до колен и белую лёгкую рубашку. Завтракать он не стал, нашёл в аптечке таблетку валидола и положил её под язык.

В ожидании друга он остановился напротив вышивки и начал её разглядывать.

Плывущий фрегат привлекал его своей натуральностью. Он угрожающе нависал над зрителем, но в этой угрозе чувствовались спокойствие, мужество и грациозность хищного зверя.

Ларри пытался понять, что обозначают буквы «ndicta» на борту корабля. Может быть слово «Indict»? Но мешала буква «а» на конце. Ему казалось, что раньше название было короче, но сейчас это не имело значения. Картина приятно укачивала, Ларри чувствовал себя так, как будто он стоит на палубе этого корабля. Зря он встал с кровати и согласился встретиться с другом. Лучше бы ему ещё поспать.