Пусть совсем слабо, но они светили. Достаточно для того, чтобы Роальд не упустил это маленькое создание из виду. А что, если маленькое создание заметило Роальда? Он не хотел испугать ребенка.

Роальду повезло, что дорога была извилистая и с зарослями с обеих сторон. Так у него была возможность скрыться, в случае если ребенок вдруг его заметит. Кроме того, Роальд понял, что не поспевает за ним. «Здоровый, как бык», – подумал Роальд.

Через некоторое время зарослей стало меньше, появились одинокие дома и немногочисленные уличные фонари. Роальд заметил, что ребенок тоже избегает света – от одного фонаря он свернул в поле. Роальд пошел за ним. Где-то посередине поля ему пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Тем временем мальчик исчез в темноте.

Неужели он и правда идет на Ховедет?

Дорогая Лив,

Недавно ты начала было рассказывать мне о каких-то ловушках, которых тебе нужно остерегаться, но резко замолчала. Меня это беспокоит. О каких ловушках ты говоришь? Что ты скрываешь от меня? Ох, если бы ты только сейчас могла прийти и побыть со мной немного. Я так скучаю по тебе.

С любовью, мама.

Навсегда

Йенс Хордер держал в руках свою новорожденную дочь. Он вышел из удушающей спальни в тесный коридор, спустился вниз по лестнице, которая с каждым шагом становилась все меньше и меньше, и вышел из дома, который давил на него со всех сторон. Он прошел через двор, где лучики света тщетно пытались прорваться сквозь лес ценного мусора, и смог вдохнуть, лишь прорвавшись через огромную свалку по узкому проходу, похожему на кроличью тропинку в высокой траве. Он зашел в мастерскую, положил ребенка, завернутого в ватное одеяло, на свой верстак. Ребенок не кричал.

Йенс тоже перестал кричать. Он был спокоен и сосредоточен. И выглядел как трехсотлетний старик.

Когда Лив зашла в мастерскую, Йенс уже помыл малышку. Не задавая вопросов, Лив сделала так, как он сказал, – вынесла тазик на улицу и вылила из него воду. Потом налила в него еще воды из колодца. «Это для того, чтобы вымыть руки», – сказал ей отец. Поэтому Лив сходила на кухню и принесла мыло. И пустые банки из-под варенья. А еще – все пакеты с бинтом, что у них были. Она помогла Йенсу донести мешок с солью, зажгла горелку и начала очищать смолу, как он учил. Отец сказал, что это все пригодится позже. Кроме банок из-под варенья и соли – они нужны сейчас. Она искала глазами Карла, но его нигде не было.

Лив пыталась вести себя спокойно, но на самом деле ей было очень страшно. Она не понимала, что происходит. Ей ведь еще не было трехсот лет.

Лив принесла кухонный нож, села у горелки и принялась обжигать его. «Надо спросить у папы», – думала девочка. Но она не решалась. Она открывала рот, но без толку – не получалось ни вдохнуть, ни вымолвить хоть слово. Она зашла вслед за ним в мастерскую. Он вел себя так, будто бы ее не было, будто бы он ее даже не видел. Как будто это не она, а Карл.

Лив видела только край одеяла, неряшливо свисавшего с края верстака. А еще она увидела пару босых ножек, таких крошечных, даже меньше, чем у нее. Стоявшая рядом лампа бросала на них горячий свет. Но они не выглядели теплыми.

Карл так и не пришел, и она не знала, остаться ей или тоже уйти. Отец стоял у верстака и тяжело дышал. Маленькие пальчики на одеяле не двигались. Она подошла ближе, встала напротив отца и посмотрела на него. Он не видел ее. Он не сводил глаз с одеяла.

Вдруг он задышал по-другому, как будто в воздухе летала строгальная стружка и попадала ему в нос. Лив даже захотела помочь ему сделать вдох, вдохнуть вместе с ним – или прогнать то, что мешало ему дышать. Или взять и убежать с ним в лес. Они давно там не были. Воздух в лесу был явно лучше, чем в мастерской… и уж тем более лучше, чем дома или в контейнере. Как же она скучала по лесу.

Лив не знала, что ей делать.

Когда она не могла решить что-то сама, ее тело принимало решение вместо нее. Она плавно опустилась вниз и села за верстаком, словно упала внутрь самой себя.

Она опустила подбородок на перекладину. На полу среди стружки стояли пустые банки из-под варенья. И папины ноги. В одной из штанин была дыра, прямо под коленом, и Лив стала представлять, какая у него за этой дырой кожа. Можно ли ее разглядеть? Она направила на нее свой маленький световой шарик от фонаря. Его кожа, с сухими, мелкими морщинами, была похожа на землю, которой не хватало дождя. Лив захотелось дотронуться до нее.

Вдруг его колени опустились. Одно колено высунулось из дыры брюк наружу, точно так же, как головка младенца из мамы. А теперь его рука потянулась за банкой – он достал ее, как доставал рыбу на крючке из воды. Она слышала его тяжелое дыхание со стружкой в носу и звук режущего ножа, как тогда с кроликом. Потом он снова опустил банку на пол в море стружки. Внутри банки было что-то темное, а на стекле остались темные следы от пальцев. Он взял другую банку и снова скрылся из виду. Потом поставил наполненную чем-то банку на пол, и так по кругу. Увидев содержимое банок, Лив подумала о кролике и олене.

Она посветила на них фонарем и вспомнила.

В это мгновение Карл взял ее за руку.

Она шепнула ему, что не нужно бояться. Это просто легкие их младшей сестры в банке из-под варенья.

Появился отец. Точнее, сначала он опустился на колени, потом появился живот, рука, которой он держался за край верстака, затем он наклонил голову, и Лив увидела его глаза, которые смотрели на нее из-за перекладины. Она выключила фонарик.

– Что ты делаешь? – тихо спросил он. Его голос звучал странно. Может, в голосе тоже застряла стружка.

Что-то закапало сверху. Сначала Лив слышала, как капли стучали одна за другой, а потом – застучали все быстрее и наконец превратились в сплошную струю.

– Просто… жду, – ответила Лив. – А ты?

Он молчал. Прямо как Карл. Струя снова стала каплями.

– Я готовлю твою сестру. Чтобы мы могли о ней позаботиться.

– Ладно.

– Думаю, можешь помочь.

– Угу.

– Встанешь?

– Да.

Лив решила подняться, но Карл не хотел.