– Как хорошо у тебя получается, – прошептал он и добавил, что Лив лучше оставаться в контейнере, пока ее не перестанут искать. – Полицейские должны убедиться, что ты погибла, Лив. Тогда нас оставят в покое.

Лив все понимала. Это хорошо, что их оставят в покое.

Как-то раз девочке разрешили выйти наружу. Отец взял ее на руки и вытащил из контейнера, хоть она и сказала, что может вылезти сама. Рядом Йенс поставил пару коробок и тракторную шину, чтобы она в случае необходимости могла быстро забраться обратно. Запереть себя сама, сидя в контейнере, она, по понятным причинам, не могла, но Йенс кое-что придумал – внутри он установил металлическую палку, которой Лив могла подпереть крышку, чтобы никто не мог открыть ее снаружи. Ради ее же безопасности.

В гостиной ее ждал подарок – два крольчонка, которых Йенс нашел на обочине. Лив с несвойственным для нее страхом запустила руку в коробку и погладила их гладкую шерстку. Кролики должны жить в доме, нельзя оставлять их в лесу, где полно ловушек, нельзя снимать с них шкуру и готовить из них рагу. Маленькие живые кролики так ласково смотрели на нее, что-то грызли, жевали и ерзали на соломе. От счастья ее сердце забилось быстрее.

Но в этот день Лив почему-то все равно забралась к маме в постель вся в слезах. И мама тоже почему-то плакала. Они ели конфеты, хрустели печеньем и читали книгу о невероятной любви. Вслух читала Лив, а ее мама, которая знала, что это такое, чувствовала, как плод этой любви толкается у нее в животе.

* * *

Родился малыш. Слишком рано. Мария рожала в спальне в своей кровати, с которой она тогда еще могла сама встать, правда – с большим усилием.

Роды принимали муж и дочь.

Перед глазами Лив развернулась целая драма. Головка! Маленькая головка, больше похожая на вытянутую мраморную луну, выглянула из огромного тела.

Лив смотрела на мамины страдания, на жидкость, на маленькое тельце, которое, хоть и очень неохотно, но наконец показалось вслед за головой. Прозрачное, мокрое, крохотное тельце с длинной, серо-белой змеей, торчащей из пупка.

Лив слышала, как мама кричит все громче и громче. Она не просто громко кричала. Не так, как кричит хищная птица. Словно жуткий рев из недр земли. Бессловесный вопль.

Пол под кроватью сотрясался. Большое тело на ней напоминало трясущуюся землю: горы, ущелья, леса боролись с неведомой силой прямо перед Лив.

Мама кричала.

Из-за чего-то или на кого-то.

Перед ней висел крошечный человечек.

Головой вниз.

Папа держал его за ноги и бил.

Зачем он его бьет?

Вдруг стало тихо.

Карл был напуган до смерти.

Лив доверили обрезать пуповину своим перочинным ножом. Затем ее зажали и перевязали бинтом. В ночных походах Лив добыла столько пластырей, марлевых и компрессионных бинтов в магазине самообслуживания «Фальк» на окраине Корстеда, что недостатка в доме не было. Неужели людям и правда нужно столько бинтов?

Ребенок тоже боролся. Изо всех сил. Он выбрался из недр земли, воды, тьмы и теперь задыхался в этом воздухе. Не издавая ни звука. Он лишь немного приоткрыл свои крошечные губки. Как те камбалы.

Но он больше не мог. Он был слишком мал, чтобы жить.

И наконец перестал бороться.

Когда закричал отец, Лив постаралась закрыть Карлу уши. Он кричал, как все хищные птицы вместе взятые; как сова, чайки, раненый еж; так кричит косуля, потерявшая своего олененка; так кричит от боли барсук. Йенс кричал так, как кричит отец, который нашел своего утонувшего в ночи ребенка. И так, как кричит ребенок, который нашел своего отца мертвым в зарослях вереска.

Он кричал так истошно, так отчаянно.

Но безумнее всего Йенс кричал в день, когда под колыбелью нашел маленького мальчика с разбитым черепом, а рядом с колыбелью – выпавшие из нее доски. В тот же момент он осознал то, с чем никогда не сможет смириться: опьяненный своим счастьем, он не заметил, как забыл вкрутить несколько последних болтов, что он потерпел крах и как столяр, и как отец, что это он убил своего собственного сына. Он никогда не сможет рассказать об этом своей любимой из страха потерять и ее тоже.

Онемевшими руками он собрал доски и вставил их на место, так чтобы эта колыбель не отличалась от соседней. Он опустился на колени перед бездыханным сыном и сел на пол. Он не трогал его, только смотрел на кроваво-красный нимб над крошечной головкой и кричал, что было мочи. Потом прибежала Мария: она подняла ребенка и, крепко прижав его к себе, тоже начала кричать.

Во время падения мягкий затылок Карла впился в ящик с инструментами. Безжалостный металлический угол.

Так кричал Йенс и теперь. Где-то на подсознании Лив узнала этот крик.

Мария плакала в полудреме, что-то бормоча себе под нос, а Лив вытирала ее полотенцем. Йенс исчез с маленьким безжизненным тельцем в руках.

«Это девочка» – были его последние слова перед тем, как он вышел из спальни с ребенком в руках.

Дорогая Лив,

Нам не стоило пытаться родить тебе младшую сестру или младшего брата, но твой отец настаивал на этом. Он говорил, что нам нужны двое детей. Как раньше. У него тоже был брат, и у тебя был брат-близнец. Йенс говорил, что нужен баланс. А я просто любила его. Я и сейчас его люблю!

Возможно, этому ребенку не суждено было выжить. Мы бы не смогли о нем позаботиться. Во всяком случае, не так, как нужно. Я боялась этих родов. Боялась родить его раньше срока, боялась, что он когда-нибудь вылезет из меня. Я боялась этого ребенка!

Поэтому я не тужилась как следует; я пыталась оставить его внутри. Я зажала его, возможно, тем самым задушив. Что, если я сама убила своего собственного ребенка?

А может быть, иногда рождаются дети, которым просто не суждено жить. Может, это не моя вина и твоей младшей сестре просто было не суждено увидеть этот мир.

Я не знаю, Лив.

Я пытаюсь найти успокоение после несчастья, произошедшего с Карлом, но пока так и не нашла. Я подозревала твою бабушку, потому что она пила таблетки, после которых вела себя непредсказуемо. Обычно после них она была сонной, а иногда была вспыльчивой, безумной. Меня это пугало, да и ее, думаю, тоже.

Карл много кричал, может быть, она не могла больше это терпеть. Мы думаем, так все и было. Она не могла терпеть