на границу с Австрией две альпийские дивизии.

Сведения об этом получили максимально возможную огласку — об этом писали все газеты Италии. В выражениях они не стеснялись — сообщали, например, что «германцы носили шкуры в те времена, когда в Риме правили Цезаръ и Август».

Германское посольство оправдывалось тем, что все случившееся в Австрии вовсе не направлялось из Берлина, а было, так сказать, местной инициативой австрийских нацистов. Дуче до объяснений не снизошел. Военная демонстрация на итало-австрийской границе, собственно, оказалась достаточной.

Но решил ее еще и усилить.

V

4 января 1935 года Бенито Муссолини, одетый по самой что ни на есть консервативной моде — имелся даже цилиндр на голове, — прибыл на вокзал Термини. Его сопровождал посол Франции в Риме месье де Шамброн. Поезд из Парижа подошел к перрону — и тут из вагона, не дожидаясь полной остановки, соскочил очень живой человек. Он, улыбаясь, направился прямо к Муссолини, приветствуя его еще издали[90].

Это был Пьер Лаваль, министр иностранных дел Франции.

Д’Аннунцио когда-то говорил, что для итальянца настоящая слава приходит только тогда, когда он признан в Париже. Если принять это утверждение за основу, то можно говорить, что настоящая слава пришла к Бенито Муссолини в 1935 году — все парижские газеты писали только о нем, Превозносилась его государственная мудрость, его называли великим человеком, который определяет судьбы Италии.

Лаваль в Риме и вовсе сказал, что Муссолини вписал в историю ее самые лучшие страницы.

Понятно, что все эти восторги имели под собой некое основание. И действительно, 7 января 1935 года в Палаццо Венеция было подписано соглашение между Францией и Италией, призванное «начать новую эру в их отношениях».

Франция уступала Италии некоторые спорные участки на границе ее колониальных владений в Ливии и в Сомали и гарантировала привилегии итальянских компаний в Тунисе на 30 лет, вплоть до 1965 года.

А Италия обещала самые полные «консультации с Францией по всем вопросам, связанным с европейской политикой». На случай, если природа этих консультаций оставалась кому-то не вполне ясной, в Италию были приглашены с визитом ветераны Великой войны — и они действительно приехали в количестве пары тысяч человек и прошли по Риму парадом под клики одобрения.

А французская эскадра посетила Неаполь — тоже с «дружественным визитом».

Начальники Генштабов обеих стран тоже начали дружеские консультации — Италию представлял генерал Бадольо, а Францию — генерал Мишель Гамелен. Газеты превозносили истинно родственные отношения двух «латинских сестер», Франции и Италии, и даже более того — Великобритания тоже желала присоединиться к этому нерушимому союзу.

11 апреля 1935 года в небольшом курортном городке Стреза в Италии, на озере Лаго-Маджоре, был образован так называемый «Фронт Стрезы». Поскольку в марте 1935-го Германия восстановила у себя воинскую повинность, то конференция в Стрезе рассматривалась как реакция на этот шаг.

Три державы — Англия, Франция и Италия, — как говорилось в ту пору, «подтвердили предусмотренные Лигой Наций санкции на случай агрессии с чьей бы то ни было стороны», и было понятно, что санкции эти, в случае чего, будут направлены против Германии.

По мнению газет, уж теперь-то мир в Европе будет надежно обеспечен.

Новая Римская империя

I

В документ, подписанный в Стрезе и гарантировавший «сохранение мира», по настоянию Муссолини было внесено уточнение — «в Европе». 6 февраля 1935 года из Италии в Африку был отправлен целый армейский корпус. Уже 11 февраля за ним последовали еще две дивизии. Цель была более или менее определена — итальянские колонии в Эритрее и Сомали граничили с Эфиопией.

В августе в Африку отправился Галеаццо Чиано, зять Муссолини.

Он по своей военной специальности был летчиком, командиром эскадрильи бомбардировщиков, и сейчас, в преддверии надвигающихся событий, добровольно пошел в армию. Собственно, Чиано был не одинок — иерархи фашистской партии «шли на фронт» просто потоком. Это стало хорошим тоном — пример подавал не только зять дуче, но и секретарь партии Акиле Стараче.

Решение о войне было уже принято.

Даже когда 10 сентября 1935 года итальянская Военная разведывательная служба, SIM (Servizio Informazioni Militari) известила дуче о том, что Англия планирует направить из Атлантики несколько кораблей в Восточное Средиземноморье и что «ВМС Италии не находятся в состоянии должной боеготовности», он не дрогнул.

Поправить дело с итальянским флотом в короткое время, конечно, было невозможно, но зато итальянские газеты были в полном распоряжении правительства и разразились целой бурей статей, в которых утверждалось, что «Британская империя отрицает право Италии, поистине пролетарской нации, на ее законное место под солнцем».

2 октября 1935 года в 3.30 дня по всей Италии зазвучали сирены и зазвонили колокола. В 6.00 все чиновники всех римских министерств прошли маршем прямо к Палаццо Венеция.

Дуче с балкона провозгласил, что терпению Италии пришел конец — Эфиопия должна быть сокрушена, былые поражения Италии должны быть отомщены.

Бомбежки начались на следующий день, 3 октября.

Разумеется, первой была эскадрилья, которую вел в бой капитан Галеаццо Чиано. В числе самолетов, атакующих Эфиопию, был и бомбардировщик, экипаж которого составляли Витторио Муссолини, лейтенант итальянских Королевских ВВС, и его младший брат, Бруно.

Ему было всего 17 лет, но он уже сражался за родину…

6 октября 1935 года пала Адуа — место, где когда-то, в далеком 1896-м, итальянская армия была разгромлена.

10 октября 50 членов Лиги Наций осудили Италию за преднамеренную агрессию и призвали к введению против нее экономических санкций.

Муссолини заверял, что он готов даже на войну с Англией и уверен, что пожар быстро перекинется и в другие места и выиграет от этого только Германия — она «будет встречать Рождество в Вене».

Перспектива была, прямо скажем, нежелательной.

II

Лига Наций была создана после окончания Великой войны, с целью предотвращения повторения ее ужасов. Предполагалось, что система коллективной безопасности будет создана тем, что «содружество наций накажет агрессора». Как именно накажет, было не ясно — это всецело зависело от стран-участниц, держав вполне суверенных.

Сама идея выглядела бесконечно наивной.

Европейские страны-победительницы приняли ее только по настоянию президента США Вильсона. Они были действительно заинтересованы в нерушимости сложившегося после окончания Великой войны порядка. Но Сенат не ратифицировал решения своего президента, Соединенные Штаты в Лигу Наций так и не вступили.

И бремя поддержания авторитета этой организации целиком легло на плечи Англии и Франции.

В итоге в 1935 году они оказались перед нелегкой дилеммой. Эфиопия