– Таких пейзажей сотни, а женщина одна, она необычна и оригинальна. Это вложение. – Тон у мужа был назидательным. Смотрел он мимо Лары, был чем-то расстроен.

– Ты серьезно думаешь купить эту картину? – спросила она.

Кирилл не ответил. Молча жевал, и Лара почувствовала недоброе. Ее так легко испугать в последнее время. Или ревнует к Артуру?

– Кирюша, мы виделись всего пару минут, я уже уходила, когда он пришел… – Тон у нее был виноватым. – Что случилось, Кирилл? Что-то по работе?

Муж пожал плечами и неохотно сказал:

– С этим заводом я рассчитывал на большее.

И, похоже, промахнулся. И городишко мне не нравится, мелкое провинциальное болото. Махнуть бы за границу! Гриша зовет в Чехию, у него там успешный бизнес, предлагает поучаствовать. Это Европа!

Лара похолодела. Кириллу наскучило дело, и он теперь будет оглядываться в поисках нового занятия. Гриша, которого Андрей в свое время погнал с должности главного менеджера, жулик, клейма негде ставить. Ему нужны деньги Кирилла, а тот готов сунуть голову в петлю. Или тут что-то другое? Снова в бега?

– А те люди… – начала она осторожно, – которые угрожали, помнишь?

Кирилл дернул плечом и промолчал.

Лара хотела рассказать про подозрительного соседа-блондина, который заговорил с ней у подъезда, но не решилась.

Кирилл достал из буфета бутылку водки. Налил в рюмку, выпил одним глотком, шумно выдохнул. Он ел жадно, неопрятно, забыв о ней, и Лара поняла, что дела плохи. Их поспешный отъезд ничего не решил, мировая с кредиторами, видимо, не состоялась. Их найдут рано или поздно или уже нашли…

– Я мало что помню, – Речицкий облизнул губы. – Восемь лет назад, двадцать восьмого августа, я встретился с инженером инструментального завода, надо было кое-что заказать. Посидели с ним в ресторане, выпили. По дороге домой встретил девушку… Она застряла в щели люка, в смысле каблук. Я помог вытащить. Пошли в бар поблизости, она пила шампанское, я – виски. Красивая высокая блондинка, шикарно одетая. Веселая, смеялась, шутила… – Он снова облизнул губы. – Взяли шампанское, коньяк, ликер… еще какую-то дрянь, еды и поехали к ней. Я хотел в гостиницу, она отказалась, сказала, не любит гостиниц, можно к ней. Взяли такси. Поехали по адресу Космонавтов, три, квартира восемь, второй этаж. Старый дом. Ну, как водится… Она была профи, я сразу понял. И заводная! Шутила, мы много смеялись. Мы здорово упились… кажется, она меня поцарапала, причем сильно, до крови. Я только дома заметил, что до крови. Было больно, я прилично набрался… Я скрутил ей руки и ударил по лицу… это получилось спонтанно. Она попыталась освободиться, что-то кричала… Что было дальше, не помню, отключился. Утром проснулся и увидел, что она мертва, а рядом нож. У нее в кухне были ножи на деревянной подставке, наверное, оттуда. – Он надолго замолчал.

Они сидели в скромной комнате свиданий, мэтр Рыдаев, как и обещал, добился встречи с задержанным. Здесь было пусто, безлико и проникнуто казенным духом безнадежности…

– Может, она была еще жива, вы проверили? – спросил Монах.

– Нет! Я не мог до нее дотронуться. Все было в крови. Я тоже… кровь была у меня на руках и, кажется, на лице… Я увидел, что руки в крови, только на улице.

– Что было потом?

– Я оделся и ушел. Было около половины седьмого. Мне хотелось убраться подальше. Зашел в какой-то парк, упал на скамейку… Долго сидел, потом поехал домой.

– Кому вы позвонили? – спросил Монах. – Правду! Говорите правду.

Мэтр Рыдаев шевельнулся протестующе, но промолчал.

Речицкий отвел взгляд.

– Вы позвонили… кому? Если никто не нашел труп этой девушки, ваш адвокат узнавал, то это значит, что труп убрали. Кто?

– Яник… Яков Ребров. Я позвонил ему, и он… Он сказал, чтобы я ехал домой, что он разберется. Спросил, какой адрес и этаж. И я поехал домой…

Речицкий замолчал.

– Что было дальше?

– Дальше… Дома я напился. Жены не было. Я пил прямо из горла и пытался вспомнить, что было вечером, как я ее встретил, как она выглядела, что говорила, где мы купили вино и еду… в каком-то небольшом магазине… Вспомнил, что мы зашли в бар, там ее знали, бармен подмигнул ей, а она рассмеялась и шлепнула его по руке. Кажется, он назвал ее по имени. Вспыхивали какие-то бессвязные картинки… Я ничего не помнил! Память как будто стерло тряпкой. В ванной, в зеркале, увидел себя и не узнал. Стоял и смотрел, не узнавая. Потом с полчаса стоял под горячим душем. Свернул одежду и сунул в полиэтиленовый мешок, поставил под дверь, чтобы не забыть вынести. В тот день не решился выйти, не мог. Упал в постель и проспал до трех утра. Разбудил меня телефонный звонок, это был Яник. Он сказал, что все в порядке, что я могу выдохнуть.

– Что он имел в виду?

– Я не спрашивал. Мы никогда об этом не говорили. Он сказал, что вчера мы были у него, выпили, и я остался ночевать. «Это все, что ты должен знать, – сказал. – Остальное – забудь».

– Как назывался бар?

Речицкий задумался, пытаясь извлечь из глубин памяти название бара.

– Кажется, что-то космическое, – сказал наконец. – Не помню.

– Что же там все-таки произошло? Совсем ничего?

– Не знаю. Не помню…

– Помните, как ее звали?

Речицкий покачал головой:

– Нет. Кажется, Лида или как-то так. Это все, что я помню. Много выпил. Шампанское, виски… Меня сразу забрало. Ничего не помню. Не знаю, что там было. Все как в тумане… – Он снова замолчал. – Когда майор показал мне эту запись… это было как гром с ясного неба! Я был потрясен!

– То есть раньше вы эту запись не видели?

– О чем вы! Нет, конечно. Я даже не знал, что она существует. Честное слово! Ни сном, ни духом! Ничего не понимаю… Откуда она вообще взялась? Яник никогда ничего не говорил… Мы дружили со школы, я его вытащил, понимаете? Давал деньги на фонд, помог раскрутиться, никогда не отказывал. Не понимаю… – снова повторил Речицкий. – До сих пор не верю… Я понимаю, что запись нашли во время обыска, это делает меня подозреваемым, но он никогда не пытался меня шантажировать, понимаете? Мы дружили! Я тогда сильно пил, допился до психушки. Яник всегда был рядом, я мог на него положиться. Поверите, она мне несколько лет снилась, я часто думал, кто она такая, есть ли у нее семья, возможно, они ее ищут, а у нее даже могилы нет… зарыта где-то в лесу, как падаль…

Речицкий говорил как в горячечном бреду, запинался, бросал незаконченные фразы, не мог подобрать нужных слов.