Мы прошли еще немного, развернулись и, казалось, по кривойдуге направились обратно. Дорога пошла под уклон, который с каждым шагомстановился все круче, и Джеб одной рукой меня поддерживал. Я цеплялась за егогрубую ручищу и, спотыкаясь, брела в темноту — как долго, не знаю. Вероятно,путь казался дольше, чем был на самом деле, потому что каждую минуту растягивалстрах.

Мы еще раз повернули, а затем пол пошел вверх.

Одеревенелые ноги отказывались идти, и там, где тропинкастала круче, Джебу пришлось тащить меня наверх. Чем дальше мы заходили, темсильнее тянуло сыростью и затхлостью, но чернота не менялась. Слышно было лишьнаши шаги да их близкое эхо.

Постепенно тропинка выровнялась, начала петлять изакручиваться по змеиному.

Наконец то по краям повязки забрезжил долгожданный свет. Мнехотелось, чтобы повязка сползла сама, потому что я боялась ее стянуть.Наверное, было бы не так страшно, если бы я знала, где и с кем нахожусь.

Вместе со светом пришел звук. Странный неразборчивый гул,похожий на перешептывание. Почти как шелест водопада.

Гул становился все громче, по мере того как мы подходилиближе, и все меньше походил на шум воды. Высокие и низкие тона перемешивалисьгулким многоголосием и отдавались эхом. Будь в нем побольше стройности, егоможно было бы сравнить с неумолкающей музыкой, какую мне довелось слушать ипеть в Поющем мире. Тьма под повязкой воскресила воспоминание о слепоте.

Мелани разгадала эту какофонию раньше меня. Я никогда еще неслышала подобных звуков, потому что прежде не жила среди людей.

«Спорят и ругаются, — догадалась она. — Много народу…»

Звук манил ее. Значит, тут были еще люди?

Даже восемь выживших стали для нас обеих сюрпризом. Куда мыпопали?

Руки потянулись сзади к моей шее, и я поспешила от нихувернуться.

— Спокойно! — Джеб снял с моих глаз повязку.

Я заморгала, и тени вокруг меня приобретали узнаваемыеочертания: грубые, неровные стены, щербатый потолок, истоптанный пыльный пол.Мы находились под землей, в каком то природном пещерном образовании. Неужели мытак глубоко забрались? Мне казалось, мы дольше поднимались вверх, чемопускались.

Стены и потолок из красновато бурого камня, испещренныенеглубокими дырами, походили на швейцарский сыр. Края нижних дыр истерты, но уотверстий над моей головой они выступали рельефнее и выглядели острее.

Свет шел из широкой дыры впереди, по форме не сильноотличающейся от других, усеявших своды пещеры. Это был вход, ведущий в другое,куда лучше освещенное место. Мелани сгорала от нетерпения, поражаясь и радуяськоличеству выживших. Я медлила, внезапно осознав преимущество слепоты передзрением.

Джеб вздохнул.

— Прости, — очень тихо, так, чтобы расслышала лишь я,пробормотал он.

Я попробовала сглотнуть и не смогла. Руки мои дрожали, каклистья на ветру, голова кружилась, но, возможно, виной тому был голод. Джебвтолкнул меня в широкое отверстие, и я застыла, не веря своим глазам.

Туннель вел в огромный зал. Потолок был слишком ярким ислишком высоким — словно искусственное небо. Я постаралась разглядеть, откудаидет свет, но слепящие лучи больно врезались в глаза.

Гул стих, и в огромной пещере внезапно воцарилась мертваятишина.

По сравнению со сверкающим в вышине потолком пол казалсятусклым. Какое то время глаза привыкали к очертаниям фигур впереди.

Толпа. Другого слова не подобрать — передо мной стоялачеловеческая толпа, молчащая и неподвижная. Все взгляды устремились на меня, ив каждом горело знакомое мне с рассвета выражение — жгучая и беспощаднаяненависть.

Мелани ошеломлено считала: десять, пятнадцать, двадцать…двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…

Мне же было все равно, сколько их тут, я пыталась ейвтолковать, что это ничего не значит. Убить меня, убить нас… Двадцати человекдля этого не нужно. Я попробовала открыть ей глаза, объяснить, насколько шатконаше положение, но в ту минуту ей, погруженной в человеческий мир из ожившеймечты, было не до моих предостережений.

Из толпы вышел человек. Мой взгляд метнулся сперва к егорукам, ища оружие. Руки были сжаты в кулаки — иной угрозы я не заметила. Щурясьот непривычно слепящего света, я разглядела вызолоченный солнцем загар… такойзнакомый…

Вдруг забрезжил проблеск надежды: у меня перехватилодыхание, голова закружилась… Я подняла глаза и увидела его лицо.

Для нас обеих это было слишком… увидеть его здесь, сейчас,когда мы уже смирились с мыслью, что больше его не увидим, успели поверить, чтонавсегда его потеряли. Я замерла, не в силах пошевелиться. Мне хотелосьпосмотреть в глаза дяде Джебу, понять, зачем он разбил мне сердце своим ответомтогда, в пустыне, но я не могла оторвать взгляд от лица Джареда. Смотрела и ненаходила ответа.

Мелани отреагировала иначе.

— Джаред, — вскрикнула она, и хрип вырвался из моегоизраненного горла.

Она рывком увлекла меня вперед, почти совсем как в пустыне,подчинив себе мое застывшее тело. Единственное различие: на сей раз она этоделала против моей воли.

Я не успела ее остановить.

Раскинув руки, она кинулась к нему. Я мысленно окликнула ее,пытаясь предупредить. Напрасно: она меня не слушала. Она вообще словно забыла омоем присутствии.

Мелани, пошатываясь, шла к нему, и никто даже не пытался ееостановить — никто, кроме меня. Еще чуть чуть, и она до него дотронется… Воттолько она не заметила того, что видела я. Она не заметила, как изменилось лицоДжареда за долгие месяцы разлуки, как оно ожесточилось… Как вдруг исказилисьего черты. Не заметила, что на этом новом лице не осталось места улыбке,которую она помнила — родной, прятавшейся в краешках глаз улыбке. Лишь однажды,давно, ей довелось увидеть, как его лицо темнеет, лишь однажды в глазах у негомелькнула угроза, но разве могло сравниться то выражение с угрозой, чтосверкала в них сейчас!.. Она не заметила — а может, не хотела замечать.

Его руки были длиннее моих.

Прежде чем Мелани дотянулась до него моими пальцами, рукаДжареда поднялась в замахе и тыльная сторона ладони врезалась мне в скулу.Страшной силы удар подкосил меня, я стукнулась головой о камень, мое тело глухорухнуло на пол, глаза закатились. В ушах стоял звон, все плыло. Я изо всех силцеплялась за ускользающее сознание.