Снова пошли по лестнице, теперь уже наверх, в гусевскиеапартаменты. Там было все по-прежнему – скучно. Неслышно работал кондиционер,мерно постукивали часы, на экране ноутбука, оставленного на столе, менялкрасивые пейзажи скринсейвер.

– Присядь, Олег. – Гусев помолчал, прокашлялся,глянул исподлобья. – В общем, так. Тебе в больницу надо, в стационар. Снаправлением помогу…

Взгляд у него был какой-то бешеный, затравленный, полныйбезысходной тоски, чувство собственной беспомощности явственно читалось в нём.

– Постой-ка, Вася, постой, – нахмурилсяКраев. – Хорош туман напускать. Давай колись, что там у меня в башкевысветилось. В обморок небось не грохнусь. – Васька открыл рот, но Краевподнял руку. – И про врачебную этику ты мне не втирай! Я на эту вашу этикуещё в Афгане положил, когда мне ногу штопали без наркоза… Ну, не тяни, режь!

– Режь… – угрюмо сгорбился Гусев. – Если бы!Опухоль у тебя. В мозгу. Неоперабельная. Нету на сегодняшний день такихтехнологий. Современная медицина может только до некоторой степени продлитьтебе жизнь и уменьшить боли. В условиях стационара…

«Вот так. Вот оно и случилось. То самое, о котором все знают,что оно однажды произойдёт, но – не прямо сейчас, не здесь, не со мной…»

– И сколько у меня… ещё времени? – ощущая странноеспокойствие, поинтересовался Краев. – В смысле, не до полного конца, апока меня ещё не полностью скрючит?

«Тьфу ты, блин, говорить уже разучился…» На самом деле, еслихорошенько разобраться, он знал это давно. Может, подсознательно, но – знал.

«Все там будем. Рано или поздно. Важно только – как…»

– Думаю, месяца три-четыре, максимум полгода, –буркнул Гусев. Правду говорят умные люди: никогда не берись лечитьродственников. И близких друзей. – Точней не скажу. Одно знаю определённо:прогноз самый неблагоприятный. Так насчёт больницы…

– Ага, – сказал Краев. – Щас. Малой скоростьюв небеса, как капуста на овощебазе? – Краев, как и всё их с Гусевымпоколение, в своё время изрядно отработал на тех самых овощебазах, и однаждыего поразило зрелище: кочан, с одного конца уже гнивший и невыносимосмердевший, как способна смердеть только гнилая капуста, с другого ещё пыталсявыпускать корешки из срезанной кочерыжки. – Не, Вась, то есть спасибо,конечно… Но как кочан – не хочу…

«Вот сука судьба. В бэтээре горел, в засады попадал, на минынаступал – и ничего, жив остался…»

– Ладно, – быстро посмотрел на него Гусев, сел,принялся выписывать рецепты. – Вот это каждый день. Вот это в моментприступа боли. Вот это…

– А знаешь, Вася, что интересно, – неожиданноусмехнулся Краев, – где-то я читал, будто рак мозга – профессиональныйнедуг шахматистов. А я шахматы терпеть не могу…

– Дурак!!! – прорвало Гусева, да так, что «Паркер»затрясся и запрыгал в руке. – Клоун тряпичный, шут гороховый!.. Я ему ожизни и смерти, а он шутки мне шутит!.. – Гусев запнулся, помолчал,скрипнул зубами. – В общем, если станет совсем хреново, звони… Попытаюсьхоть что-нибудь…

«Если, – мысленно передразнил его Краев. – КОГДА…»

Вслух он сказал:

– Слушай, там небось денег надо… За агрегат, за осмотр…

– Вот я и говорю: дурак, – не то чтобы обиделся,просто констатировал Гусев. – Катись. – И уже в спину ему тихопробурчал: – А Ленка, задрыга, того не стоила…

«Сходил, называется, с одноклассником повидался, –точно заведённый, твердил Краев по дороге домой. – Сходил, называется…»

Всё-таки его понемногу начинало колбасить. Страшно это,когда впереди – ничего. Совсем ничего. Грамотные небось, телевизор смотрим,книжки почитываем… Знаем, что опухоль мозга – это беспросветные муки и паралич,потом слепота и угасание разума. Будущее отменяется.

«…А значит, живи настоящим. Совершенно свободно, вне всякихзаконов, традиций и предрассудков. Всё равно терять нечего, а значит, нечего ибояться. И некого…»

– Смирно, – подошёл Краев к зябнувшему наперекрёстке гаишнику. Резко спросил: – Фамилия?

– Инспектор дэпээс гибэдэдэ гувэдэ старший прапорщикКозодоев… – автоматически ответил тот, после чего спохватился: – А высами-то, гражданин, кто будете, а? Кто? Что? Хрен в пальто? А ну стоять! А нудокумент покажь! А ну…

Краев удалился – раскованно, безбоязненно и безнаказанно.Только на душе почему-то стало противно.

«Может, окружить себя, по совету Булгакова, рьянымисобутыльниками и хмельными красотками? Да и прожигать, что осталось от жизни,сколько хватит денег, энтузиазма и сил?..»

Ещё противнее, чем вытаскивать фигу из кармана переднесчастным гаишником.

«Или удариться в благочестие, истинно уверовать, совершитьпаломничество к святым местам и вот там, где-нибудь в тернистом пути…»

Он представил себе эту картину, и его замутило.

«А что, если форсировать события и не затягивать решениевопроса? – Краев усмехнулся, впрочем невесело. – Нет, не дождётесь. Яещё с поля боя не удирал, в штаны наложив. Если уж воевать, то до конца.Постой, постой…»

От внезапной мысли он даже остановился – ну да, всёправильно, воевать нужно до конца.

«Так. Поеду в Пещёрку. К этому чёртову монастырю, или что онна самом деле такое. И буду, сколько хватит сил, писать эту чёртову книгу. Хотьперед занудой совестью в грязь лицом не ударю…»

Ну а уж когда припрёт – можно и уйти. Выбрав местечкоподальше от людского участия. Там, в болотах, подобных местечек небось…

– Ну, давай, моя девочка, давай. – Песцовпосмотрел на термометр, качнул головой и придвинулся поближе к крысе. –Ну, давай уже, время пришло…

Крыса была большая, серая и не просто дохлая, а очень дохлая.Она висела вниз головой. Вот уже три дня висела на змеевике в ванной. Вносиласвой посильный вклад в мокрое дело. Только вот что-то плохо вносила. Кажется, итемпература соответствовала, и влажность, и сроки… а толку ноль. Ну и какприкажете идти на мокрое дело, когда всё так сухо?

Песцов сокрушался и был близок к отчаянию, ему хотелосьнадавить на крысу – в буквальном смысле, не в переносном. Он удержался, давитьбыло нельзя, ибо законы мироздания неумолимы. Всё должно совершиться само, вгармонии, без насилия над природой. Иначе толку не будет, а будет эрзац,выдаваемый за достижение прогресса.

Он окончательно решил отлучиться из ванной, где просиделпочти безвылазно последние семь или восемь часов, когда ЭТО всё же свершилось.Уже взявшись за ручку двери, Песцов оглянулся и увидел, что на носу крысы сталанабухать большая мутная капля.

Быстрым движением подхватив давно приготовленный пузырёк, онсосредоточился и начал считать. Раз! – шлёпнулась в древнийфотографический лоток первая капля. Два! – упала следом вторая. Точновписавшись в паузу, Песцов поднёс пузырёк и принялся собирать то, что ему былонужно. Кадаврин, трупный яд. Субстанцию столь же мало изученную, сколь идобротно проверенную. Буквально в веках. Набралось немного, чуток на донышке, ноэтого должно было хватить на всех. И ведь никакая экспертиза не определит,сколько бы ни старалась. Ну почему, когда кого-то сживают со света иразгорается очередной шпионский скандал, средства массовой информациипринимаются жонглировать невыговариваемыми названиями ядов и радиоактивныхвеществ?.. Кто будет городить огород и давать повод для сплетен, когда естьбезошибочные народные средства…