– Ты, касатик, не робей, не ссы и не сомневайся, –морально поддержала Песцова Надежда Константиновна. – Ты себе думай не отом, чего всё равно не уразумеешь, а о тех, кто в теремке обитает…

И Песцов продолжал наблюдать. В бывшем санатории, вернее, вего административном корпусе блока обретались трое мужиков – крепких, плечистыхи… совершенно неправильных. Ну не бывает такого, чтобы три мужика, с видудалеко не интеллектуальная элита, не пили водки, не водили баб, не играли вкарты, а главное – ни ногой с территории. Даже за жратвой. С осени они, что ли,закормленные или, может, молитвой и Святым Духом? Да нет, причина была скореевсего совершенно иная. Мало-помалу у Песцова создалось впечатление, что ребятамбыло просто не выйти. Словно скорпионам, брошенным умелой рукой в террариум свысокими стеклянными стенками.

– Они, стервецы, живучие, сколько ты их ни режь, –высказалась в плане мужиков Надежда Константиновна. – Нужно или хребетломать, или жабры рвать, или башку откручивать. И ещё они в темноте видят. Такчто, касатик, смотри, построже там с ними, без компромиссов.

Помимо громил, за забором имела место собака. Огромныйчёрный кобель. Неведомой породы и тоже совершенно неправильный. Он не лаял, нерычал, не бежал к миске, не присаживался по нужде… и бродил, бродил, бродилстрого кругом, по периметру забора. Уходил на отдых лишь в полночь, как-товтискиваясь в щелястую будку величиной со скворечник. Отверстие в ней, кстати,было почему-то не круглым, а в виде ромба, каким принято помечать бубновуюмасть…

Вечер выдался пасмурный, хмурый, луну прятали тучи.

Прочитав про себя все стихи, которые помнил, Песцовподнялся, развернул обёртку, давясь, впихнул в себя осточертевший приторный«Баунти» – для глаз, – снова лёг и уставился в бинокль ночного видения.Прибор был замечательный, очень дорогой, со специальной подсветкой иэлектронным приближением. Только хрен – одеялу, куполу, стенкам террариума назаокеанскую технику было плевать.

Плюнул в конце концов и Семён. Встал, прислушался, собралвещички и медленно, не поднимая пыли, пошёл по чердаку к лестнице. Спустился,тихо открыл окно, выбрался на улицу и прикрыл за собой рамы. Дальше – междускелетов яблонь, через хлипенький забор, по сельским пустынным улицам к трассе.Там, на неприметном съезде в лес, стояла его вторая машина – серый«Жигуль»-семёрка. Автомобильчик кое-что видел на своём веку, однако, на завистьсверстникам, заводился с полпинка и бегал, когда было надо, ещё как резво. Приэтом внешне – скромненький, ржавенький, с убогими обводами, не вызывающийкаких-либо вопросов, кроме разве подробностей происхождения талончикатехосмотра…

Питерское начальство традиционно держало казённые дачи, аныне держит собственные дома в Курортном районе и ездит туда по Приморскомушоссе. Соответственно, Приморское шоссе у нас испокон веку гладкое и ухоженное,его всегда вовремя ремонтируют и вообще содержат в образцовом порядке.Приозёрской трассе в отношении начальственных обиталищ повезло существенноменьше. Есть, конечно, несколько точек, куда же без этого, но туда хозяев игостей доставляют вертолётами. Вертолёты весело стрекочут над головамиавтомобилистов, чьи железные кони теряют подковы на рытвинах и поперечныхтрещинах, избороздивших старый асфальт.

Добравшись до Осиновой Рощи, Песцов с большим облегчениемзапарковал «семёрочку» возле конноспортивного комплекса, который, как он знал,ночью охраняли злые собаки. И зашагал дальше пешочком, минуя пост ДПС. Лучшеножками по дороге, чем светить ментам без надобности автомобиль!

Третья машина, голубая «Нива», дожидалась его на парковке унового «Максидома». Вырулив на свободную в этот час Кольцевую, Песцов прибавилгазу и начал было размышлять о макаронах по-флорентийски (с сыром, анчоусами,гренками, ветчиной, в томатно-оливковом соусе… ох…), а также о щах с потрошкамии томлёной картошке с хрустящими «Охотничьими» колбасками, которые подавали в«Русском дворе»…

Полёт его гастрономических фантазий был прерван звонком.Прорезалась Надежда Константиновна.

– Ты, касатик, где? – осведомилась она. – А,хорошо, ладно, молодец. Поворачивай оглобли направо, там после метро сквер.Напротив сортира стопори, подойду через пять минут. Ну всё, давай, голубь мира,лети.

Песцов содрогнулся, поняв, что аппетит у него отшибётвсерьёз и надолго, непроизвольным движением заранее включил вентилятор… ипоехал, как велели, к сортиру.

Надежда свет-Константиновна была уже на месте. Во всей красеи несравненном благоухании. На самом деле умом Песцов уже понимал, что и вонь,и манеры, и жуткий гардероб являли собой не более чем камуфляж. Защитнуюокраску. Иногда он ощущал позывы праздного любопытства – какая ты на самомделе, вот что интересно бы знать?.. – однако по большей части ему хотелосьзабыть о говённо-могильной старухе и никогда больше не вспоминать, и нынешниймомент исключением не был.

Вот Надежда Константиновна залезла в машину, стукнулапалкой, поправила шляпку и этак по-матерински уставилась на Песцова:

– И-и, как ты, касатик, осунулся, с лица спал. Всё втрудах да заботах. На-кась, голубь, поклюй хлебушка, съешь-ка ты пирожок. Стребухою да с ливером, я бедным пекла… – И она взялась было за котомочку,брезентовую, истёртую, напоминающую солдатский грязненький сидор. – Щец,да с потрошками, уж ты извиняй, не варила…

Излишней брезгливостью Песцов не страдал никогда, но примысли о щах с пирожками из её рук ему захотелось выскочить из машины иблевануть – не в сортире, потому что до туда ещё надо было успетьдобежать, – а за ближайшим кустом.

– Благодарствую, – ответил он деревяннымголосом. – Сыт. И вообще, пост держу.

– Ну, касатик, как знаешь. – Старухаусмехнулась. – С тобой говеть не собираюсь. Потому как организму требуетсябелок. Работа вскорости предстоит адова – в домик-пряник идём во вторник, наследующей неделе. Так что, касатик, бросай свой пост и берись за ум. Точнее, замакароны заморские, в соусе, да за колбаски «Охотничьи». Готовься давай, какойстол, такая и музыка. А я пойду пироги детям отдам…

Тут она вдруг подмигнула – настолько не по-старушечьи, чтоПесцов вздрогнул. Вышла и, распугивая прохожих, двинулась к метро. Семёнопустил в машине оба окна, натянул на уши воротник свитера и поехал дальше,надеясь, что запах подвала с крысами не успел навсегда впитаться в сиденье.Готовиться – значит, готовиться. И дело было не только в белках.

– Ну всё, товарищи офицеры, все свободны, –отпустил начальников отделов генерал. Коротко вздохнул и посмотрел наВаренцову. – А вас, товарищ полковник, попрошу остаться. – Подождал,пока все выйдут, снял очки, подышал на стёкла, начал драить замшей. –Плохие новости, Оксана. Судья Клюев изменил Брянцеву меру пресечения. Отпустилпод залог. Ещё вчера…

– Что? – не поняла Оксана. – Как изменил?

– Как-как. Как обычно, – усмехнулсягенерал. – Согласно ходатайству защитничков, своим мотивированнымпостановлением. Судья он, блин, или не судья?.. Брянцев у нас, оказывается,тяжело болен, социально не опасен и помешать установлению истины или продолжатьпреступную деятельность не в состоянии. Совсем плох. Только вот бегает хорошо.Во всяком случае, по месту регистрации его уже нет. Кто бы сомневался…