Если Колт и удивился этим действиям, то вида не подал. Вообще никак не отреагировал, словно мы каждый день так сидели.

– А если мы поймаем некроманта, из-за которого Редек пострадал, и заставим помочь? Это тоже будет считаться преступлением? Или все же раскаянием преступника и сотрудничеством ради смягчения наказания?

Колт повернулся ко мне, рассеченная бровь удивленно приподнялась.

– Не думаю, что на этот счет существуют судебные прецеденты. Но компенсация причиненного вреда пойманным преступником, которого потом передадут властям, – это, конечно, не то же самое, что работа нанятого за деньги некроманта. Вот только я не уверен, что наш некромант пойдет на это, даже если нам удастся его вычислить и изловить. Не говоря уже о том, что их племя крайне редко позволяет взять себя живьем.

– Но попытаться же можно? У тебя есть предположения, кто может мстить за убийство Шелла?

Колт вздохнул и покачал головой.

– За него некому мстить. Его жена никогда ничего общего с некромантией не имела и иметь не хотела. Думаю, если бы не болезнь дочери, она не стала бы терпеть его эксперименты. Других детей, кроме Мортены, у Шелла не было.

– Даже побочных? Может, ты просто не знаешь об этом? Может, даже Шелл не был в курсе?

– Едва ли. Мы проводили тогда полную проверку, поскольку подозревали наличие сообщника или помощника. Искали все возможные связи: родственные, дружеские, любовные. Ничего не нашли. Он был примерным семьянином, обожал жену и дочь. Думаю, это и стало его брешью. Живи он дальше от Мертвых земель, никогда не поддался бы искушению. Но эти места шепчут магам. Особенно тем, кому есть чего обещать.

– Тогда зачем здесь вообще селятся? Установили бы зону отчуждения на несколько километров…

– Все не так просто, Ника, – по губам Колта скользнула грустная улыбка. – Во-первых, для кого-то эти места – дом, в котором жили многие поколения предков. Нельзя так просто взять и уехать из дома. Все, кто мог, уехал. Во-вторых, пустое пространство, лишенное жизни, не сдержит эту силу. Где-то все равно будет соприкосновение мертвой пустоты и живых городов. В-третьих, шепот смерти опасен только для магов. Обычных и оборотней. Поэтому в Бордеме и окрестностях их очень мало. Ученики и преподаватели академии, миллиты, семьи проживающих здесь горгулий, несколько лекарей и те, кто не смог найти себе место дальше от границы. Всех вместе меньше трети от общего количества жителей. Остальные – обычные люди без способностей к какой-либо магии. Да и шепот действует далеко не на всех. Как я уже сказал, должна быть какая-то брешь. Или врожденная предрасположенность.

– Значит, в теории смерть способна нашептать кому угодно? – уточнила я. – И это может быть не личная месть, а просто внушенная ненависть к тем, кто убил собрата-некроманта?

– В теории – да. Но брешь должна быть, – повторил Колт.

Это совсем не обнадеживало. Получалось, что мы ни на шаг не приблизились к возможной личности некроманта. Даже не могли понять, находится он в замке или снаружи. Поэтому на всякий случай Колт временно запретил студентам визиты в Бордем, а заодно объявил, что после звона колокола все они должны оставаться в своих комнатах. Что, конечно, негативно отразилось на общем настроении, которое и так болталось где-то в районе плинтуса. И поскольку высказывать свое недовольство директору никто не решался, отдуваться за непопулярные меры тоже предстояло мне.

Пожалуй, так паршиво я не чувствовала себя даже в школе. Одни продолжали смотреть на меня косо из-за Редека, хотя не я организовала нападение на него. Другие ненавидели за то, что теперь не могли развеяться в городе, хотя не я запретила туда ходить. К тому же каким-то образом стало известно, что я навела миллитов на профессора Блик. И это окончательно убило симпатии ко мне среди преподавателей.

За все месяцы пребывания в замке я еще никогда не проводила столько времени в комнате наедине с собой. Так и не вернулась к приемам пищи в столовой, стараясь минимизировать общение с другими студентами, но полностью исключить его не могла. Каждый поход на занятия теперь становился настоящим испытанием для моих нервов.

Меня стали часто «случайно» задевать плечом в коридоре, вышибая из рук книги и тетради. В аудиториях сокурсники, подначиваемые Ольгой, демонстративно пересаживались оттуда, где садилась я, пока вокруг меня не образовывалась та самая зона отчуждения. Преподаватели нарочно закидывали вопросами по темам, в которых я плавала, а их хватало по каждому предмету. В библиотеке постоянно не оказывалось нужных мне для самостоятельной работы книг. И даже моя «банда» заметно дистанцировалась, разве что Марин при встречах заговаривала и пыталась подбодрить, но это мало помогало.

В таком режиме я продержалась полторы недели. Возможно, продержалась бы и дольше, до конца семестра, но потом в академию вернулась профессор Блик. По всей видимости, миллиты не смогли доказать ее причастность к убийству Мортены. И вероятно, она действительно не имела к нему никакого отношения. Я ведь и сама сомневалась в ее вине. Но Блик об этом не знала, зато быстро выяснила, что я имею какое-то отношение к ее аресту. Сказать, что первое же занятие по бытовой магии оказалось для меня сущим адом, значит, не сказать ничего. Я впервые была так близка к тому, чтобы швырнуть что-нибудь тяжелое в преподавателя. Но сдержалась.

Однако в четверг я на занятия не пошла, как и в пятницу. Просто не смогла себя заставить переступить порог комнаты. Даже ради практического занятия по мертвым языкам.

Мелисе, заглянувшей ко мне в первый же день тихой забастовки, сослалась на плохое самочувствие. Навестившему на следующий день Колту соврала, что потеряла интерес к учебе. После чего осторожно спросила:

– А от дяди ничего не слышно? Что там с расследованием?

Отец сначала отвернулся и отошел к окну, словно прячась от меня, и только потом признался:

– Глеб написал, что тебя больше не ищут как подозреваемую. По всей видимости, тех ребят отравили, прежде чем… порезать. Думаю, ты права: некромант убил их, чтобы подчинить своей воле и натравить на тебя. Насколько я понимаю, ваши миллиты…

– Полиция, – машинально поправила я.

– Ну да… Они выяснили, что все раны на телах погибших нанесены посмертно, а сами жертвы были уже мертвы, когда ты еще оставалась на вечеринке с друзьями. Так что теперь тебя ищут как свидетеля или возможного потерпевшего.

– Значит, там мне больше ничего не грозит?

Колт не ответил. Какое-то время он молчал, глядя на кружащиеся за окном снежинки, которые по-прежнему таяли, едва опустившись на землю.

– Хочешь вернуться? – наконец спросил он.

Теперь промолчала я, потому что не знала ответа. Чего я действительно хотела, так это быть в безопасности. А еще чтобы Редек был жив и здоров. И чтобы меня не ненавидели окружающие. И чтобы Рабан не покидал академию, а лучше вовсе забыл о своей мести. И чтобы вместо начинающейся зимы вдруг наступила весна, мама оказалась жива, а вся прожитая мной жизнь – лишь страшным сном.