прикосновения, но спуск – удивительное дело – выдержала.

Узкая нора. Кости под ногами.

Сокровищница, слегка запыленная, но меж тем роскошная. Мы шли по золоту, и я любовалась переливами драгоценных камней, но почему-то не возникало ни малейшего желания взять хоть один.

…Взять, взять…

Эхо следовало за нами. Оно наблюдало. Направляло.

И в тот единственный раз, когда камень вдруг обернулся хищным пожорником, просто выпило тварь, для упокоения которой требовалась полная звезда некромантов.

…Взять…

Шепот раздавался в голове, и я… я смотрела.

На венцы, достойные любого короля, на ожерелья небывалой красоты и умопомрачительной стоимости. Что уж проще, сунь такое в карман и остаток жизни забот знать не будешь.

Россыпи колец.

Ковры из украшений, столь тесно сплетенных друг с другом, что они все вместе казались чем-то единым, неразделимым.

Я зачерпнула горсть черных алмазов и позволила камням падать сквозь пальцы.

– Спасибо, но…

На них не было проклятия, того, которое можно было бы снять, пусть и изрядно попотев. Но сами по себе эти камни впитали боль и одиночество Тирдаха. А потому не стоило их трогать.

Просто не стоило.

И Эль был со мной согласен. А вот Эхо огорчилось.

…Огорчилось, огорчилось…

Тогда я ее и заметила, тонкую былинку, протянувшуюся поперек древнего амулета. Золотая бляха, украшенная выводком огненных опалов, была роскошна, как и все здесь, а вот былинка… полупрозрачное тельце, нити-корешки, которые торопливо обвили мой палец, словно бы растение – надеюсь, что это все же растение – опасалось, что мы уйдем, бросив его.

Эльфячьей маме подарю, если у меня не приживется.

Былинка быстро выплюнула ряд тонких стебельков, а после вовсе скрутилась в плотный шар.

Надеюсь, оно не хищное.

…Хищное, хищное…

Что ж, тогда точно маме подарю.

Нежить, кажется, рассмеялась.

А мы все-таки выбрались, пусть последние часы пришлось ползти на четвереньках. Солнечный свет ослепил, а ветер показался упоительно сладким. Порыв его будто стер всю грязь и вонь подземелья, заставив нас очнуться.

И…

– Мы же никому не скажем? – без особой надежды поинтересовалась я.

Платье из апельсинных лепестков дрожало на ветру, но осыпаться не собиралось. Оно вообще оказалось на диво прочным, любые дыры моментально срастались, грязь к нему не липла, а паутину, которой затянуло нору хода, платье, по-моему, просто сожрало.

Как-то вот…

– Боюсь, придется… – Эль щурился, глядя на солнце, и улыбался.

Так улыбался, что и мне захотелось смеяться.

Да что там смеяться: хохотать и плясать, кружиться на этом треклятом камне, и плевать, что нависает он над пропастью и вообще… спуск выглядел весьма сомнительным. В том плане, что сомнительно было, что нам удастся спуститься.

– Ты никогда не задумывалась, откуда берутся боги?

Я покосилась на своего… гм, мужа… надо привыкать, похоже… или не стоит? Его матушка, надеюсь, сумеет решить проблему.

…Или нет?

Если вдуматься, Эль – не худший вариант. И…

Платье у меня было, водопад из белых лепестков тоже имелся… музыка, звучавшая в голове и смутно знакомая, будто кто-то взял мелодию и перепел ее на свой лад.

Кольца.

Правда, сплетенные Элем из двух стебельков травы, но, глядя на хрупкое свое платье – в столице за этакую красоту удавились бы, – я испытывала некоторые сомнения. Вот сдавалось мне, что стебельки эти и огонь с водой выдержат, и проклятий пару в придачу, причем без особого для себя ущерба.

– Это Мертвое эхо…

– Уже нет, – он присел на валун и вытянул ноги, откинулся, опираясь спиной на заиндевевшую скалу. – Оно разумно. И способно к разговору. Оно осознало себя. И осознает мир вокруг. Оно обладает силой, достаточной для воплощения…

Это он про апельсины, да?

– Созданное им несет отпечаток высшей силы, – Эль поднял на ладони кружевной подол.

– То есть мы встретили бога?

– Пока еще нет. Но уже скоро… еще несколько тысяч лет…

…Что ж, у эльфов свои понятия о скором. Я же перевела разговор на то, что меня беспокоило в данный момент:

– Спускаться как будем?

А Эль стянул с шеи шнурок с лиловой бусиной и, смутившись, пояснил:

– Внизу она не сработала бы, там сила другая.

Ага, понимаю, почти божественная.

Эль протянул руку. А вот предупредить, что точка переноса на его особняк настроена, не удосужился.

Светлорожденная леди Алауниэль пребывала в весьма смятенном состоянии духа, что с ней в последнее время происходило непозволительно часто. И ныне причиной тому было не только исчезновение сына, чье неподобающее поведение вышло за рамки разумного, но и внеурочный визит свекрови.

Леди Алауниэль подозревала, что визит этот вовсе не случаен.

– Лето здесь жаркое, – в третий раз сказала она, старательно улыбаясь и наполняя хрупкую чашку цветочным чаем. – К тому же человеческие города так тесны, неудобны… право слово, мне жаль, что вы проделали весь этот путь.

Леди Эрраниэль пила чай. И смотрела этак, снисходительно.

Отчасти именно ее взгляд, который напоминал леди Алауниэль, что она вовсе не так уж идеальна, и заставил ее некогда поспособствовать отъезду семьи к людям. Благо леди Эрраниэль была не в том возрасте, чтобы любить путешествия. А оставшаяся под сенью Пресветлого леса свекровь была вполне себе терпима.

Редкие же визиты следовало просто пережить.

– Что-то Торви выглядит бледновато, – сказала свекровь с упреком. – Похудел…

Упрек леди Алауниэль проглотила со всем возможным смирением. Лишь вздохнула:

– Он слишком увлекается работой.

– Дорогая, – снисходительно произнесла свекровь, соизволив пригубить чая, – нельзя мужчинам позволять увлекаться чем-то, они же, право слово, как дети… к слову, о детях. Где мой внук?

Леди Алауниэль открыла рот, чтобы сказать… нет, не ложь, это, право слово, недопустимо: лгать любимой – а как иначе? – свекрови, но… в общем, что-то да сказать, когда сторожевой периметр дома содрогнулся, изогнулся и лопнул. Конечно, плетения восстановились почти мгновенно, однако это «почти» не укрылось от внимательного взгляда леди Эрраниэль.

– Тебе стоит больше внимания уделять вопросам безопасности. Все же вы живете среди людей… Вот в Пресветлом лесу…

Про Пресветлый лес она могла говорить долго и с немалым удовольствием, всякий раз перемежая рассказ вздохами, взглядами, преисполненными печали, и скрытыми упреками: сколь жестоко было со стороны леди Алауниэль уезжать куда-то, отрывая от матери единственного сына.

А главное, чудилась за всеми этими разговорами скрытая издевка. Просто чудилась.

– Бабушка! Ты приехала! – Тири смахнул с уха липкую паутину. – Я так рад…

– Мы все рады, – в сторону произнесла леди Алауниэль. – Безумно…

– Ты как раз вовремя…

Он вытолкнул вперед свою девицу, еще более заморенную и чумазую, нежели обычно. Облаченная в нечто, вида преудивительного – будто тончайшее кружево набросили поверх невероятно грязной, драной одежды, – она выглядела именно