– Юся, иди кашку кушать!

Собаки вновь взвыли. Папенька добавил пару оборотов из тех, что хорошо откладываются в памяти, а Грета, зуб даю, розами занялась.

Семья, чтоб ее.

– Завтра уже уедут, – сказала я, откусывая петушку голову. – И скучать не буду.

Наверное. Почти. Разве что самую малость. Я ведь привыкла к тишине.

– Юся, кашка стынет!

– Юська! – Гретин вопль заставил белые лепестки встопорщиться, и шаль стала в два раза объемней.

– Кашку будешь? – меланхолично поинтересовалась я.

А Эль вздохнул и сказал:

– Буду. Д-дома… Б-бабушка учит м-маминого п-повара п-правильно г-готовить… з-здоровую еду.

Еще более здоровую, чем прежде?

Он подал мне руку, помогая выпутаться из гамака, и спросил:

– А м-можно, я у тебя п-поживу? П-потом, когда они уедут? А то… б-бабушка н-носочки вяжет… и… я п-посуду мыть умею.

Посуда – это аргумент. И вообще, родному мужу помогать надо. А что до остального…

– Юся! – бас папеньки вновь заткнул всех окрестных кобелей, кроме гнома, отбежавшего на довольно приличное расстояние и теперь, к превеликой радости соседей, горланившего песню о великой Гретиной красоте. – Кашка стынет…

Родственники, мать их. И кашка. Кашка – это серьезно.

История четвертая

За что не любят некромантов

Я сидела в саду, смотрела на эльфийские подштанники, которые вяло шевелились на ветру, и думала о вечном. Думалось, говоря по правде, погано. Все ж подштанники своим жизнерадостным морковным колером несколько сбивали с толку и настроения.

А что?

Осень на дворе. Трава пожухла. Листья пожелтели, и даже малина несколько утратила былую прыть. То тут, то там в зарослях ее еще виднелись белые звездочки цветов, но как-то неубедительно, что ли? Зато шипы выросли и обрели нарядный багряный окрас.

Шел дождь.

Третий день, к слову, шел. Такой вот мелкий, моросящий, от которого вроде бы как и прятаться смысла особого нет, но и лезть в эту водяную взвесь – никакого желания. Влага пропитала все, за исключением злосчастных подштанников: стены дома, крышу, которая стала подтекать, скромно намекая, что ремонт сделать-таки стоит, и пол на кухне. Доски раздулись, пошли горбами, и в том мне виделся высший знак скорой беды.

Какой?

А кто ж его знает. Просто… слишком уж спокойно все было в городе, и сейчас, и в последние месяцы. Ни тебе нежити непонятной, ни даже обыкновенных скандалов, что прежде случались с завидной регулярностью. Поговаривали, что даже на рынках обвешивать стали будто бы меньше, но это уж точно врали.

Я вздохнула. И ткнула пальцем в конверт, который устроился между чашкой и серой лужицей, что натекла с потолка. А ведь супруг еще когда грозился с крышею разобраться.

И где его бесы носят?

Как ушел к мамочке в гости, так и… решил остаться? Мог бы записочку прислать, чтобы не волновалась. Нет, я особо и не волнуюсь.

Так, слегка. Все-таки эльф. И вообще муж. И я к нему даже привыкла. Он в самом деле оказался тихим, нетребовательным, а еще на удивление полезным в хозяйстве.

Стулья вот починил.

Кровать в Гретиной комнате, которую ныне сам и обжил. И кухонным столом занялся, счистил с него черный налет, который я, говоря по правде, полагала естественною стола окраской. Ан нет… Готовил Эль неплохо, во всяком случае, лучше, чем я.

Внимания не требовал. В душу не лез.

Присматривал за малиной, писал что-то там на своем, на высоком… Так и жили. И вот теперь сгинул, как его и не было, оставив на память любимые подштанники, трехзубую вилку из серебра и некоторую толику сомнений в душе.

Все-таки, может, заглянуть к эльфячьей-то матери?

На правах жены законной и просто убедиться, что с этим белобрысым недоразумением все в порядке. И что я скажу? Нет, я найду что сказать, но… надоело человеку, то есть эльфу, обретаться в развалинах, когда особняк имеется? И стирать самому, и готовить, и еще меня терпеть с малиной вкупе… Впрочем, тут я зря, к малине Эль относился с подозрительной нежностью.

Я не ревную, нет. Не хватало еще. Просто…

И вправду мог бы записку прислать. Мол, все было хорошо, но и хорошему приходит конец. А потому прощай, Юся, ты навсегда останешься в моем сердце. Бывший мой что-то этакое и присочинил, я еще тогда подумала, что совести у него нет.

Нет. И у эльфов тоже.

И, кроме подштанников, осталось с полдюжины рубашек кипенной белизны – понятия не имею, каким образом он умудрялся этой белизны добиваться, стирая в старом нашем тазике, – а также камзолы, куртки и брюки из плотной кожи. Сапоги вот. Кофр с зельями. И если рубашки – это мелочь, то зелья ни один порядочный эльф не бросит.

А значит, идти придется.

И не только к матери, которая, нутром чую, визиту моему не обрадуется, но… дождь, подштанники и вообще. Я поднялась и конверт взяла. Перевернула, открыла… а может… как-то слишком уж совпало, что исчезновение Эля, что это вот, простите боги, приглашеньице…

На ужин. В тесном семейном кругу.

Плотная бумага. Золотые вензелечки, до которых моя бывшая подруга была весьма охоча. И приписка на обратной стороне. Мол, приходи, будет интересно.

Может, она моего супруга умыкнула?

А с другой стороны, на кой ляд он ей сдался? У нее, если подумать, собственный имеется, пусть и не эльфийских кровей, но вполне себе толковый. Скотина, конечно, но кто без недостатков? Главное же, что отказаться я, конечно, могу и хочу, но отношений моих с гильдией этот отказ не улучшит. А узнать, за что же дорогая бывшая подруга на меня взъелась, хочется.

И вообще, осень – самое время в гости ходить.

Надо бы только мужа отыскать, раз уж ужин семейный…

Второй конверт я нашла на крыльце.

И, судя по виду его, лежал он там долго. Это, если подумать, из дому я два дня не выходила…

Серая бумага вымокла. Расползалась. Липла к пальцам. И долго отказывалась сохнуть, норовя залить пламя свечи печальной капелью.

Я даже испытала преогромное желание отправить этот серый ком в мусорное ведро, но сдержалась. И не зря. Высохнув, бумага пошла пятнами и буграми. Часть букв расползлась, часть вообще уплыла, но в целом суть была понятна.

Твой ельф у нас. Приходь третю ночь на Бздыхов склеп. В гильдию сунешься – ухи отрежем.

Ухо я почесала.

Как вот понять, кому отрежут? Мне или эльфу?

И вообще, как он, перворожденный, мать его, маг, страж и все прочее, умудрился в этакое дерьмо вляпаться? Нет, этот вопрос