– Кстати, насчет денег, – сказал Паша голосом, обещающим неприятности, – раз пиар-акция планировалась на месяц, но полностью не была реализована, ты должен вернуть три четверти денег моему заказчику. Возвращай быстрее, а то на счетчик попадешь!

– Но тот заказчик убит! – возмутился журналист. – Перцева больше нет, кому деньги-то отдавать?! – Он даже запыхтел от возмущения.

Паша сочувственно покачал головой, чего Гайдуковский видеть не мог, и складно соврал:

– Перцев был главой крупного консорциума. После смерти Никиты Львовича всеми делами занимается совет директоров. Они все и есть мой заказчик. И перестань мне перечить, а то я приеду к тебе в гости.

Что уж там вообразил себе Валера, услышав о возможном визите рыжего сыщика, Седов так и не понял. Но видно, испугался журналюга недостаточно, потому что на Пашкино вранье ответил собственным:

– Я только свое взял, свой гонорар. А остальное отнес в газеты! С них и требуйте!

Такое упорство неожиданно развеселило Пашу.

– Валер, ты меня за идиота держишь? – В его голосе зазвучала сталь, поэтому бедный журналист не мог и представить, что в душе Паша закатывается от хохота. – Я же проверил. Ты отнес в газеты деньги только за первую публикацию. Из дома никуда не уходи, сейчас мы к тебе приедем – разбираться будем.

– У меня адрес изменился, – сказал Валера.

– Квартиру новую купил! – припечатал его Седов. – Вот квартирой и расплатишься. Да не дергайся, адрес твой я через минуту узнаю!

Тут он завершил разговор, потому что боялся засмеяться в трубку.

Гайдуковский перезвонил тут же. Признался во всем, стал умолять Пашу сжалиться: у него вот-вот родится второй ребенок! Нельзя журналиста наказывать, квартиру отбирать нельзя! Логика Валеры была Паше еще более противна – вот здорово: мы будем воровать, прикрываясь детьми! Но какого ребенка воспитает вор? Однозначно – себе подобного, так не справедливее было бы таким типам вообще запрещать плодиться?…

Но Паша решил уступить гайдуковским мольбам, слишком уж затянулось представление.

– Ладно, попробую что-нибудь для тебя сделать. Ну а пока расскажи мне о Костаки…

Валера старался быть Павлу Петровичу максимально полезным. Он поведал целую эпопею с разными версиями и предположениями о том, как Дмитрию Никифоровичу Костаки удалось разбогатеть, как он ворочает делами половины города, как пляшут под его дудку власти. Скромно выражаясь, сегодня этот семидесятилетний дед был самым богатым человеком в области.

Сведения журналиста не казались сыщику достаточно интересными, он хотел знать больше о семье грека, личных отношениях, привязанностях и старых грехах. А таких сведений было мало, потому что Гайдуковский интересовался только той информацией, на основе которой он мог подготовить чистенькую хвалебную статейку. Валера знал лишь, что жена Костаки умерла очень давно, совсем молодой. Она оставила дочку, которую Дмитрий Никифорович любил и воспитывал самостоятельно. Сам больше не женился, хоть и жил то с одной, то с другой дамой.

– Еще была сестра Елена, – поднатужившись, припомнил Валера. – Я видел ее фото, когда писал о Костаки в один местный журнал. Но, как я понял, он с ней не общается. Почему – не знаю. Я такие вопросы своим клиентам не задаю.

Седов нажал на кнопку звонка. За старой обшарпанной деревянной дверью стояла гробовая тишина. Можно было бы усомниться в том, что Паша пришел по нужному адресу, ведь сестра миллионера, пусть и местного масштаба, не могла жить в таком захолустье. Не только дверь, но и весь дом был старым, построенным еще в те времена, когда Гродин был станицей Малые Грязнушки и про канализацию, свет и водопровод тут еще слыхом не слыхивали.

Мимо Паши прошла соседка.

– Да вы постучите, – посоветовала она. – Никифоровна у нас глуховата стала.

Паша постучал, боясь, что дверь под его ударами рассыплется. Постоял еще минутку, а потом почувствовал запах газа – едва заметный, но совершенно точно исходящий от двери Елены Костаки. Пашка огляделся, принюхался еще и позвонил в соседнюю дверь.

Соседка, молодая женщина в несвежем халате, бросилась вызывать аварийку, скорую, МЧС, а Паша решил, что ждать глупо. Поднял ногу и двинул по двери. Древние петли и замок тут же вылетели, и дверное полотно провалилось внутрь квартиры. Запах газа хлынул в коридор.

Паша закрыл нос рукавом и бросился внутрь. На кухне возле газовой плиты лежала женщина. Перекрыв газ, Седов вытащил ее в коридор. Она была жива, об этом свидетельствовали пульс на шее и слабое сиплое дыхание.

«Скорая» подоспела уже через пятнадцать минут. В больницу Паша поехал вместе с пострадавшей, надеясь хоть на какой-нибудь разговор.

Он просидел на подоконнике возле входа в отделение реанимации до самого вечера, потом медсестра сообщила, что Костаки пришла в себя, а теперь спит. Тогда, вдруг вспомнив, что дверь осталась выломанной, он вернулся в квартиру Елены Никифоровны.

Седов зря волновался. Сосед, муж той молодой женщины, которая вызвала службы, наскоро поправил петли и замок. Соседи же, впечатленные произошедшим, пригласили Пашу на чай. От них сыщик и узнал, что Елена Никифоровна очень бедствовала, а в последнее время стала сильно болеть. Она одинокая, пенсия маленькая, вот и отчаялась…

На следующее утро Паша снова был в больнице. Войдя в палату, в которой лежало еще пять пациентов, узнал острый профиль и седые волосы Костаки, подошел и представился частным детективом. Изборожденное глубокими морщинами лицо женщины осталось равнодушным.

Паша сел на кособокий стул у больничной койки и достал из принесенной с собой сумки пакет молока и мягкую булочку. Собираясь в больницу, он вспомнил, что его собственная бабушка очень любила эти самые булочки с молоком.

Увидев гостинец гостя, Елена Никифоровна оживилась и даже попыталась улыбнуться.

Паша налил молоко в граненый стакан, и сестра миллионера стала пить его со стариковской жадностью. Выпив молоко, Елена Никифоровна спросила – не он ли спас ее от смерти? Паша пожал плечами, скромно заметив, что это судьба.

– И зачем же вы ко мне приходили? – задала новый вопрос пожилая женщина.

Паша объяснил, и тогда Костаки рассказала ему все, что он хотел узнать.

Из больницы сыщик поехал к дому самого миллионера. Ради этого он вывел из гаража старую «Оку». О своей машине Павел Петрович вспоминал только в крайних случаях, потому что не считал себя большим автолюбителем, да и «Оку» за автомобиль не принимал. Так, недоразумение. Однако, если ему нужно было слиться с ландшафтом, лучше неприметной, маленькой окушки транспортного средства не существовало. Особенно для Гродина, где все от мала до велика обращали внимание только на шикарные авто.

Дом Костаки был огромным, выстроенным не более пяти лет назад из красного пиленого камня. Силуэт здания выглядел замысловато: арки, башенки, купола…