Птицы уже воркуют, как всегда, когда приближаешься к ним вплотную. Шерил вызвалась их кормить, едва возник вопрос, кому этим заниматься. С тех пор она кормит их каждый день и, в какой-то мере, считает своими. Она говорит с ними, рассказывает о происходящем в доме. Щебет успокаивает ее, как прежде музыка. По громкости щебета Шерил определяет, далеко ли от нее коробка.

На этот раз она слышит не только щебет.

В конце дорожки она различает прерванные шаги. Иначе и не опишешь. Звуки такие, словно кто-то спешил прочь от дома, но резко остановился.

Во время кормежки Шерил – сама бдительность, а сейчас, к своему удивлению, дрожит.

«Кто здесь?» – спрашивает она.

Ответа нет.

А если вернуться? Она скажет, что сегодня кормить не может, что на улице слишком страшно.

Нет, лучше подождать.

Посторонних звуков больше нет.

Зато птицы в коробке волнуются.

«Эй, птички!» – встревоженно зовет она.

Дрожь собственного голоса пугает Шерил. Она наклоняет голову и поднимает руку с яблочными обрезками, словно что-то вот-вот коснется ее лица. Шерил делает шаг. Еще шаг. Наконец она у коробки. Порой добраться до нее от двери – как проплыть в открытом космосе. Ты просто-напросто дрейфуешь.

Сегодня Шерил неописуемо далеко от Земли.

«Эй, птички! – Шерил открывает коробку ровно настолько, чтобы бросить яблочные обрезки. Обычно она слышит стук ножек – птицы мчатся за кормом. Сегодня ножки не стучат, никто не мчится. – Ешьте, малыши, вы что, не голодны?»

Шерил снова приподнимает крышку и бросает оставшиеся обрезки. Это самая любимая часть занятия. Она закрывает крышку, прижимает ухо к коробке и слушает, как суетятся птицы.

Только сегодня они не едят, а взволнованно щебечут.

«Эй, ребята! – зовет Шерил, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Ешьте, птички, ешьте».

Шерил отрывается от коробки, решив, что пугает их. Отрывается и кричит.

Кто-то тронул ее за плечо.

По-прежнему с завязанными глазами, Шерил кружится, неистово машет руками, но не задевает никого. Она не может сдвинуться с места. Не может побежать домой. Кто-то тронул ее за плечо, но кто это, Шерил не знает.

Птицы не воркуют и не щебечут. Они стали тем, чем хотел Том, – живой сигнализацией.

«Кто здесь?»

Ответа Шерил боится. Она не хочет, чтобы ей отвечали. А если крикнуть? Кто-нибудь из соседей выйдет за ней. Заберет ее обратно на Землю. Шерил делает шаг и слышит шорох листьев под ногами. Она лихорадочно вспоминает, как впервые приехала к этому дому, как смотрела на него из окна машины. Здесь было дерево? Здесь, у дорожки?

Было или нет?

Вдруг плечо ей задел упавший лист?

Если хоть на миг открыть глаза, выяснить было бы проще простого. Убедиться бы, что вокруг ни души, что это лист упал.

А она не может.

Дрожа, Шерил прижимается спиной к стене и медленно скользит к двери. На каждый звук реагирует – то влево повернет голову, то вправо. Высоко в небе летит птица. На другой стороне улицы дерево шелестит листвой. Подул теплый ветерок. Шерил обливается путом, ощущает спиной кирпичную кладку. Скорее в дом!

– Боже мой! – восклицает Феликс. – По-твоему, это был лист?

Шерил молчит. Мэлори высовывается чуть дальше в коридор.

– Да, – неожиданно отвечает Шерил. – Если подумать, получается именно так.

Мэлори возвращается к себе в комнату и садится на кровать.

Звуки, которые Феликс слышал у колодца. Виктор, лаявший на завешенные окна. Взбудораженные птицы и Шерил…

Неужели внешний мир и то, от чего они прячутся, наступают?

По мнению Мэлори, с появлением Гари дом стал другим. Единодушие исчезло. Изменилось немного, только при нынешних обстоятельствах любая перемена значительна.

Больше всего Мэлори беспокоит Дон. Когда Том, Джулс и Феликс беседуют в гостиной, Дон сидит с Гари в столовой. Дон живо заинтересовался человеком, который снял одеяла с окон и отпер двери. Мэлори стирает в кухонной раковине – осталась половина предпоследней упаковки порошка – и слушает сразу два разговора. Том с Джулсом мастерят поводки из рубашек с коротким рукавом, а Гари объясняет Дону, как рассуждал Фрэнк. Речь только о мыслях Фрэнка. Мысли самого Гари никогда не обсуждаются.

– Дело не в том, что одни готовы лучше других, – начинает Гари. – Тут, скорее, как в трехмерном кино. Сперва кажется, что предметы действительно в тебя летят. Зрители закрываются руками. Только самым умным с самого начала известно, что они были и остаются в безопасности.

Отношение Дона к Гари диаметрально изменилось. Мэлори кажется, что она знает, когда произошла перемена.

«По-моему, такая теория не безумнее нашей», – сказал Дон однажды Гари.

– Нам тяжело, – говорит он сейчас Дону, – потому что новостей больше не поступает.

– Вот именно.

Еще недавно Дон голосовал против того, чтобы впустить Гари, а сейчас единственный из обитателей дома сидит с ним и разговаривает, разговаривает, разговаривает.

«Дон скептик по натуре, – думает Мэлори. – Ему нужен собеседник. Дело только в этом. Дону нужен собеседник. Неужели не понимаешь?»

Мысли дельные, но почему-то не укореняются. Как ни крути, Дон и Гари обсуждают истерию и то, что твари безопасны, если подготовиться к встрече с ними. Мэлори знает, что Дон больше боится людей, чем тварей, причем давно. Тем не менее он зажмуривается, когда открывают и закрывают входную дверь. Он не смотрит в окна. В безвредность тварей он не верил никогда. Неужели Гари удалось его переубедить?

Мэлори хочет поделиться с Томом. Хочет отвести его в сторону и попросить, чтобы остановил беседы Дона и Гари. Или хотя бы потолковал. Вдруг его слова повлияют на ход разговоров? Направят их в менее опасное русло? Да, она хочет поделиться с Томом мыслями о Доне.

Разногласия.

Встревоженная Мэлори идет через кухню в гостиную. Том с Феликсом разложили карту на полу, изучают ее, высчитывают расстояние в соответствии с масштабом карты. Джулс учит собак командам.

– Стоять! Вперед! Вперед!

– Нужно измерить среднюю длину твоего шага, – говорит Феликс.

– Что вы тут затеваете? – спрашивает Мэлори.

– Меряем мои шаги, – отвечает Том, поворачиваясь к ней. – Считаем, сколько их в миле.

Феликс прикладывает рулетку к стопе Тома.

– Если при ходьбе слушать музыку, я поймаю ритм, – говорит Том. – Тогда шаги, которые мы замеряем здесь, получатся ближе к тем, что я сделаю на улице.

– Как в танцах, – добавляет Феликс.