Кшесинская была великой балериной, русской балериной и позиционировала себя как русская балерина, несмотря на польские корни. Она искренне любила Россию, и не её вина, что вынуждена была покинуть русскую землю в результате революции. Ей остаться было невозможно, ведь у неё рос сын, который был сыном великого князя. А это значит – прямая дорога в штольню шахты, как у алапаевских узников. Да и в связи с изуверским террором против великих князей она и не могла остаться. Мы увидим это в соответствующих главах. А пока о работе балерины, о работе, которую она не бросала, несмотря ни на какие перипетии.

Матильда писала о работе:

«Силы мои стали быстро восстанавливаться, так что через два месяца я уже могла танцевать в Петергофе на парадном спектакле по случаю свадьбы Великой Княгини Елены Владимировны с Королевичем Николаем Греческим, которая состоялась 16 августа 1902 года в Царском Селе. Парадный спектакль был в Петергофском театре 19 августа. Я выступила в одном акте из балета “Дон Кихот”. Я очень пополнела после родов и долго не решалась участвовать в этом спектакле, но Директор Императорских театров В. А. Теляковский меня, в конце концов, убедил».

А любовь не гасла. У Матильды с великим князем Андреем Владимировичем был по нынешним меркам гражданский брак. Вообще-то само понятие «гражданский брак» ведь условно, если не сказать более – бессмысленно. Давайте разберёмся. В традициях Руси было супружество, брак, это когда он и она венчаются и перед Богом дают клятву в любви и верности. Понятие церковный брак как-то не принято, да и не принято к тому же во все времена, к примеру, постимперское понятие такое. Венчание означает брак. А если соединение не освещено церковью, то это, пусть и поставлен штамп, что рай-исполкомовский, что ад-министративный, – всё это и есть гражданский брак. Ну а если и такового штампика не оказывается, это не брак, это по-церковному блуд, а по-гражданскому – сожительство. Но нельзя мерить всех одной меркой. У Матильды Кшесинской были обстоятельства совершенно особые. Да, вот так получилось, что она стала возлюбленной – как-то не хочется применять термин «любовницей» цесаревича. Разве бы она не хотела стать супругой? Разве не мечтала о том? Но… Это было невозможно. А что же дальше? Она писала, что отношения с великим князем Андреем Владимировичем – «это уже не флирт». Но что же? Она снова любила. Разве не может женщина полюбить снова, если прежняя любовь невозможна, если она ни во что серьёзное вылиться не может? Разве должна становиться монахиней в миру? Конечно, можно и в монастырь! Но она ведь актриса, да какая? Она – слава русского балета. Что же делать? Она же не из-за дурных наклонностей стала и не женой, но и не любовницей – какая уж любовница, если связывает с любимым ребёнок?

Но она предана, она любит! Она соизмеряет свои планы с планами любимого. Читаем:

«В этом году (это после родов. – А.Ш.) я, конечно, никуда за границу не поехала. Андрей осенью должен был поступить в Александровскую Военно-Юридическую Академию и всё лето к этому готовился и тоже, конечно, никуда не поехал».

Она никуда не поехала даже не из-за младенца, она никуда не поехала из-за того, кого в душе считала мужем. Знаете, ведь можно и в душе считать любимого мужем перед Богом!!! Заявление спорно? Но ведь она, с той поры как рядом появился Андрей, боле ни на кого даже не смотрела. Он, один он, и более никого!

И ещё один момент. Вот ведь, великий князь, а готовился к поступлению в академию!!! Это вам не «всеблатнейшее» время, открывшееся, если и не сразу после революции, то уж точно с хрущёвских времён и далее до бесконечности…

Постепенно жизнь, несколько изменившаяся после родов, вошла в определённую колею. Кшесинская писала:

«В моей домашней жизни я была очень счастлива: у меня был сын, которого я обожала, я любила Андрея, и он меня любил, в них двух была вся моя жизнь. Сергей вёл себя бесконечно трогательно, к ребёнку относился как к своему и продолжал меня очень баловать. Он всегда был готов меня защитить, так как у него было больше возможностей, нежели у кого бы то ни было, и через него я всегда могла обратиться к Ники. Великий Князь Владимир Александрович стал очень часто бывать у меня в доме и любил по вечерам играть в модную в то время игру, “тетку”. Он мне дарил прелестные вещи: то красивую вещицу для украшения комнат, то пару великолепных ваз из вещей князя Воронцова, а на Пасху всегда присылал огромное яйцо из ландышей с привязанным к нему драгоценным яичком от Фаберже. Раз он мне прислал браслет с привешенным к нему сапфиром. В день своего рождения, 10 апреля, Великий Князь Владимир Александрович был у меня на ужине вместе с Великими Князьями Борисом и Андреем Владимировичами. Мне казалось, что он стал бывать у меня, чтобы предотвратить возможное недоразумение между Андреем и Сергеем Михайловичем. Но не это было причиной его приездов ко мне, как я сперва думала, а то, что он очень ко мне привязался и любил бывать у меня… Он мне раз сказал, что ценит моё отношение к нему и верит в мою искренность. Ему всегда казалось, что к нему относятся не просто как к человеку, а только как к Великому Князю.

Летом 1903 года он иногда приходил ко мне пешком из Петергофа в сопровождении своего адъютанта барона В. Р. Кнорринга. Вове был тогда уже год, но он еще не ходил, и его приносили показывать Великому Князю. Ходить Вова начал очень поздно. У него было немного волос на голове, но я ухитрялась собирать пучок волос и завязывать их голубым бантиком. Великий Князь всегда клал руку на голову Вовы и говорил: “Совсем моя голова”. Великий Князь любил присылать мне какую-нибудь новую музыку для танцев и раз прислал “ла-шакон”, которая по его желанию была поставлена на сцене, а потом, в упрощенном виде, стала модным танцем.

В этом году я просила Ники подарить мне свою фотографию, и какова была моя радость, когда я увидела на присланной им мне карточке подпись не “Николай”, как он обычно всем подписывал, а “Ники” и год “1903”».

В России ещё было спокойно. Потрясения ещё были впереди. Но если те, о которых говорилось в пророчествах святого преподобного Серафима Саровского и преподобного Авеля-прорицателя, далеко впереди, то другие, спланированные бесами с целью подготовки тех, отдалённых, уже неотвратимо приближались. Россия благоденствовала накануне новых смутных времён.

И вот грянуло…

27 января 1904 года закончился долгий мирный перерыв в несколько десятков лет, когда Россия, «подмороженная» императором Александром III, не воевала, во всяком случае, не вела большой войны, поскольку на границах её, особенно южных, совсем спокойно никогда не было.

Император Николай II особенно не обольщался надеждами на то, что мир удастся удержать очень надолго. Россия осваивала Дальний Восток, сооружала Сибирскую дорогу, укрепляла военно-морской флот и строила флот торговый. Было ясно, что это не устраивало западные страны. И если с Германией удалось установить добрые отношения, Англия, как всегда, носила камень за пазухой. И англичане, и американцы стали подстрекать Японию на военный конфликт с Россией, вооружали её, оснащали современными военными судами. В Японии был создан сильный броненосный флот, многократно превосходящий числом своих судов флот России, в котором было, к сожалению, очень мало современных боевых кораблей – быстроходных крейсеров и хорошо защищённых броненосцев.