Н. Д. Тальберг отметил:

«Государь понимал огромную важность для России закрепления на берегах Тихого океана. Великий Сибирский путь сооружался под его, тогда еще Наследника Престола, руководством. Мудрый Менделеев писал: “Только неразумное резонерство спрашивало: к чему эта дорога? А все вдумчивые люди видели в ней великое и чисто русское дело… Путь к океану – Тихому и Великому, к равновесию центробежной нашей силы с центростремительной, к будущей истории, которая неизбежно станет совершаться на берегах и водах Великого океана”. Знаменитому русскому ученому вторит С. Тайлер, американский летописец русско-японской войны: “Россия должна была прочно утвердиться на Печилийском заливе и найти свой естественный выход в его свободных гаванях, иначе все труды и жертвы долгих лет оказались бы бесплодными, и великая сибирская империя осталась бы только гигантским тупиком”. Японии важно было, как Германии в 1914 году, начать войну неожиданным ударом по русскому флоту, пока на Дальнем Востоке не были сосредоточены большие силы. Как и в 1917 году, конечная победа России была в 1905 году сорвана внутренней смутой в тылу. Император Вильгельм в острый момент мирных переговоров России с Японией в Портсмуте советовал Государю передать вопрос о войне и мире на рассмотрение намеченной к созыву Государственной Думе. Он писал 7 августа 1905 года: “Если бы она (Дума) высказалась за мир, то ты был бы уполномочен нацией заключить мир на условиях, предложенных в Вашингтоне твоим делегатам… Никто в твоей армии или стране, или в остальном мире не будет иметь права тебя порицать… Если Дума сочтёт предложение неприемлемым, то сама Россия через посредство Думы призовет тебя, своего Императора, продолжать борьбу, принимая ответственность за все последствия”.

Сколь чуждым понятию государя своего царственного долга был этот совет! Он ответил: “Ты знаешь, как я ненавижу кровопролитие, но все же оно более приемлемо, нежели позорный мир, когда вера в себя, в свое Отечество была бы окончательно разбита… Я готов нести всю ответственность сам потому, что совесть моя чиста и я знаю, что большинство народа меня поддержит. Я вполне знаю всю громадную важность переживаемого мною момента, но не могу действовать иначе”. Витте, который вёл переговоры с японцами, имел точные указания Государя о приемлемых им условиях мира. К изумлению всех, Япония приняла предложение Государя. Витте телеграфировал своему монарху: “Япония приняла Ваши требования относительно мирных условий, и, таким образом, мир будет восстановлен благодаря мудрым и твёрдым решениям Вашим и в точности, согласно предначертания Вашего Величества. Россия остается на Дальнем Востоке великой державой, какой она была доднесь и останется вовеки”. Это и осуществилось. Через несколько лет после Портсмута Япония заключила с Россией дружественный договор».

Для деятелей сцены, конечно, всё это было малопонятно. Там своя жизнь, свои войны. Кшесинской они порядком надоели, и она стремилась стать вольной, а не казённой актрисой, то есть не заключать кабальные для себя контракты.

Но более всего раздражали непрекращающиеся интриги, которые, как казалось, должны бы были исчезнуть, когда она покидала сцену, во-первых, на время рождения ребёнка и на то время, которое требовалось, чтобы восстановиться и войти в форму.

Ничего подобного.

Матильда рассказала следующее:

«За то время, что я ушла со сцены, интриги, которые раньше приписывались мне, не только не прекратились, но еще больше усилились. Все тогда убедились, что меня напрасно обвиняли: интриги и без меня прекрасно процветали, значит, кто-то другой был за них ответствен, а не я.

Долго я не соглашалась вернуться на сцену: я уже привыкла к мысли, что театральная жизнь для меня кончена. Если я, в конце концов, и уступила настойчивой просьбе нашего Директора, то только потому, что одновременно наш балетный артист Ширяев, которому был дан бенефис, очень просил меня выступить в балете “Брама”, который для этого случая возобновили».

1904 год начался с недобрых вестей…

Конечно, русская военная разведка своевременно определила готовность японских вооружённых сил к войне, даже указала примерную дату её начала, но уже достаточно сильным оказалось предательское окружение государя. Действие военного командования парализовали те, кто служил будущему крушению империи.

В ночь на 27 января 1904 года японские военно-морские силы атаковали русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура и вывели из строя несколько кораблей. Атакованы были и наши военно-морские силы во Владивостоке, причём крейсерам всё же удалось прорваться в Порт-Артур. А вот в неравном бою у Чемульпо русский крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» под общим командованием капитана 1-го ранга Всеволода Руднева, совершившие беспримерный подвиг, стали эталоном мужества русских моряков.

Все эти известия, конечно, не могли пройти мимо служителей Мельпомены.

В своих мемуарах Матильда Кшесинская посвятила этому событию всего лишь несколько строк:

«В конце января, как раз перед моим бенефисом, вспыхнула японская война. Но в первые дни положение было ещё неясное и настроение не было подавленным».

Настроение было подавленным?! Но в то же время занимала подготовка к бенефису, ну и другие, важные для неё моменты, связанные с так до сих пор и незабываемым Ники.

Описывая те самые тревожные дни, Кшесинская привела запись из дневника императора Николая II: «21 января 1904 г., среда. Обедали вдвоём. Поехал в театр. Шла “Спящая красавица” – отлично – давно не видал. Был дома в 11 3/4».

Ну и отметила далее:

«По смыслу этой записи ясно, что Государь в этот вечер обедал вдвоём с Императрицей, а поехал в театр один, так как сказано: “поехал”, а не “поехали”. Но к кому относилось замечание “отлично – давно не видал”, нельзя было заключить. На мое счастье, в “Ежегоднике Императорских театров”, где приведены все репертуары за все сезоны, я нашла, что именно в этот день, 21 января 1904 года, в среду, я танцевала “Спящую красавицу”. Сомнений больше не было. Государь приехал меня нарочно посмотреть именно в том балете, в котором он меня так любил видеть и действительно давно не видел, что он и отметил. Это был единственный раз, что я танцевала этот балет в этом сезоне. Могла ли я думать, что Ники в тот день, вернувшись домой в Зимний Дворец из Мариинского театра, куда он поехал один смотреть меня в “Спящей красавице”, и один в своём огромном кабинете перед сном, по обыкновению, заносил в свой Дневник впечатления дня, как в те счастливые дни нашей юности, он писал, несомненно, обо мне, хотя меня не называя, так как слова “отлично” и “давно не видал” могли относиться только ко мне. Мог ли он думать в тот вечер, что эти драгоценные для меня строки его Дневника через полвека попадут мне в руки, когда его уже давно не будет на свете? Эти драгоценные для меня строки еще более меня убедили, что Ники никогда меня не забывал. Хотя прошло много лет с тех пор, но, когда я читала эти строки в Дневнике Государя и только теперь узнала, что именно для меня Государь приехал в театр и отметил, что давно меня не видал, – это доставило мне огромное моральное удовлетворение и радость. Несмотря на столько лет, что мы с ним расстались, он меня никогда не забывал и обо мне думал – это очень, очень трогательно. Это ещё раз меня убедило в том, что наша встреча не была мимолетным увлечением и что он действительно меня горячо и очень сильно полюбил».