Совершив поклон родителям и собираясь уже уезжать из Пусана, по пути я направился в квартал Кальса-ри в районе Хадон, где мои старшие товарищи преподавали в вечерней школе. Тогда это была окраина, где проводились вечерние курсы для детей, которые не смогли перейти в среднюю школу. Вечером они располагались в классах начальной школы и занимались. И в один класс набивалось очень много разных детей.

Особенно впечатляло то, что, приходя в школу, дети притаскивали по мешку из-под цемента. Изначально Кальса-ри представлял собой искусственную насыпь, соединяющую остров в устье реки Сом-чжин-ган с сушей. В местах, где насыпь преграждала движение реки, скапливалась вода, поэтому там было очень много комаров. Я впервые видел место, где их так много – казалось, на квадратный метр приходилась сотня комаров. Если ты стоял вечером на школьной спортивной площадке, к тебе тут же подлетали полчища комаров со всех сторон. Дети накрывали цементными мешками нижнюю часть тела и так занимались, потому что комары прокусывали одежду.

Когда я увидел детей, которые учились таким образом до поздней ночи, у меня сердце замерло. По сравнению с этими детьми я был в гораздо более выгодном положении. Основной причиной тому, что эти дети не смогли перейти в среднюю школу, была бедность, но к этому добавлялось еще одно обстоятельство: школа находилась очень далеко. Во всем округе Кымнам-мён, к которому принадлежал и квартал Кальса-ри, была всего одна средняя школа. На душе стало тяжело оттого, что я не знал, как долго мои старшие товарищи смогут вести вечерние занятия, что будет с этими детьми, если мои друзья оставят вечернюю школу.

Почему я решил туда пойти? Потому что мы вместе с несколькими друзьями, с которыми участвовали в студенческом движении, обсуждали, что во время летних каникул будем помогать работникам сельского хозяйства в деревнях и организуем хотя бы одну вечернюю школу. Я не мог остаться дольше, чем на несколько дней. Мне нужно было уехать, чтобы поступить на военную службу, но это короткое время я провел прекрасно, утром занимаясь сельскохозяйственными работами, а вечером помогая вести занятия с детьми. Моя будущая жена тоже ездила со мной и после отъезда из Пусана сопровождала меня до самых дверей военного тренировочного центра.

Изначально Кальса-ри был известен возделыванием морских водорослей. Именно здесь производили знаменитую раньше хадонскую морскую капусту. Когда засыпали Кванъянскую бухту для возведения Кванъянского сталелитейного завода, началось опустынивание территорий, и ферма по производству морской капусты практически прекратила свое существование. Рыбаки должны были подать иск с требованием возмещения ущерба. Позже, когда я работал адвокатом, я даже давал консультации по этому поводу. Но так как дорога была не близкая, я не мог приехать и помочь лично, но позже до меня дошли вести, что дело они выиграли. В последнее время активно продвигается проект застройки микрорайона Чосон в том месте, и мне интересно, как сейчас все изменилось.

Тренировочный центр, в который я поступил на службу, назывался «Дивизия “Родина”» – это была 39-я чханвонская дивизия. Было начало августа 1975 года. Все новобранцы были призывниками* из района Хадон. И четверо из них точно так же, как я, были определены на службу принудительно.

Я считал исполнение воинской обязанности совершенно естественным делом. К тому же я не знал, когда мне удастся восстановиться в университете, поэтому думал, что все к лучшему. Хотя это была совершенно незнакомая мне жизнь, с которой я никогда до этого не сталкивался, и поэтому я чувствовал напряжение, но я смог приспособиться. В тренировочном центре в Нонсане я был старшим командиром отделения, и меня называли «предводитель». На эту должность меня назначили потому, что я был старше остальных и в прошлом даже посещал университет. Так как поступление на военную службу отсрочилось у меня до четвертого курса университета, я был старше сослуживцев примерно на два года. Так как традиция выяснять возраст все еще оставалась, все солдаты относились ко мне как к старшему брату.

В учениях не было особых трудностей, кроме жары и пота. Во время тренировки по подготовке к газовой атаке задание заключалось в том, что надо было войти в огромную палатку, густо заполненную слезоточивым газом, надеть противогаз и просидеть внутри определенное время. Не знаю, были ли все учения изначально такими или же ассистент решил нас обмануть, но в конце нас заставили петь хором армейские песни, сняв противогаз. Всех рвало и всем было очень плохо, и только я смог это выдержать, чему был очень удивлен. Я подумал, что, наверное, это благодаря тому, что я был закален слезоточивым газом во время демонстраций.

Больше всего из шестинедельных учений мне запомнился «сбор жалоб и предложений*», который проходил прямо перед выпуском. Как я слышал от сына, который уже отслужил и вернулся из армии, эта система сохраняется до сих пор. Это мероприятие проводится, когда солдаты завершают курс молодого бойца. Считается, что основная его цель – улучшение условий пребывания на военной базе на основе списков жалоб и трудностей, с которыми обучающимся солдатам пришлось столкнуться в тренировочном центре. Основным объектом изобличения должны были быть побои со стороны наставников или солдат-срочников, телесные наказания и любые другие недопустимые действия.

Побои уже в то время пытались полностью ликвидировать. Для того чтобы выявить их, в военной части совершались внезапные проверки, в ходе которых призывников осматривали: нет ли у них на пятой точке следов от применения бейсбольной биты*. Поэтому, когда я был новобранцем, младшие инструктора били нас битами не по ягодицам, а по ступням. Получить такой удар по ступням во много раз больнее, чем по ягодицам. Так как я был командиром отделения, то каждый раз, когда солдаты из нашего взвода делали что-то не так, меня наказывали как представителя. Поэтому несколько раз мне перепадало по ногам.

Перед сбором жалоб инструктора пугали нас, говоря: «Тех уродов, которые напишут жалобы, мы вычислим по почерку и не оставим это просто так!» В конце концов за два или три дня до окончания обучения из Главной военной части приехали для сбора жалоб. Всех инструкторов и старослужащих выгнали, чтобы они не смогли приблизиться к новобранцам, потом обучающимся раздали листки бумаги и сказали, что надо записать все претензии, все моменты, требующие исправления, случаи побоев, которые просто видели или пришлось испытать, и другие непозволительные действия. Однако никто не решался, и тогда нас стали упорно уговаривать словами: «Хотя ваша жизнь в тренировочном центре заканчивается, но вы можете сделать нашу армию лучше и не позволить вашим младшим товарищам столкнуться с теми же трудностями, только записав все то, что необходимо исправить».

Когда старослужащие подглядывали, чтобы следить за ситуацией, им делали выговор и выгоняли. Старшие товарищи говорили: «Все анонимно, поэтому вам ничего не будет». А потом добавляли: «Вас напугали инструктора, но они никак не могут увидеть ваших списков жалоб, поэтому нечего беспокоиться». Такая атмосфера располагала, и в итоге большинство новобранцев начали писать. В действительности, если написать всю правду, то не хватило бы и нескольких листов.

Однако, как только старослужащие уехали, в помещение ворвались инструктора, держа в руках наши листочки. Это был подстроенный сбор жалоб. В оставшиеся дни нас постоянно били, чтобы наказать. Инструктора навели на всех ужас, выискивая авторов самых серьезных записок. На следующий день снова устроили сбор жалоб. Они делали все то же самое, говоря те же самые слова. Но в этот раз никто не попался на удочку и ничего не написал. Как мы потом поняли, это был настоящий сбор жалоб. Этот способ избежать сбора жалоб, направленного изначально на благие цели, был настолько искусным, что если бы у меня был писательский талант, то я хотел бы взять за основу этот сюжет и написать целый роман.