Как и некоторые другие, Саммерсби был одет «гусаром смерти»[34]: облегающие брюки, его не украшавшие, и висящий на плече ментик – все это грозило в самый неподходящий момент сковать его движения, но обратной дороги уже не было. Эндрю ринулся вперед, предприняв новую попытку схватить злоумышленника за руку. И снова Дэмиан оказался проворнее и отступил назад с разворотом, как Эррол Флинн в мелодраме, снятой компанией «Уорнер бразерз». И не успел никто его остановить, как он со всей силы размахнулся правой рукой, и его кулак с громким отвратительным хрустом встретился с носом Эндрю. Кто-то из девушек вскрикнул, и прежде всего – стоявшая ближе всех некто Лидия Мейбери, чье платье из белой органзы, очаровательно скроенное и вышитое ландышами, оказалось обильно залито смесью крови и соплей из разбитого носа Саммерсби. Сам Эндрю выглядел настолько испуганным, опешившим от невероятного оборота, который приняли события, словно море поднялось и обрушилось сквозь окна танцевального зала, что несколько секунд стоял в трансе, как столб, глядя перед собой невидящими глазами и заливая кровью костюм, а потом попятился назад. Все мы это видели, но были словно парализованы экстатическим ужасом, и никто не подумал подхватить его. Он рухнул во весь рост на стол с завтраком, повалив его и осыпав себя и окружающих горячими блюдами, сосисками, кувшинами с апельсиновым соком, тостами, горелками, кусками яичницы и бекона, горчицей, приборами и прочим. Грохот стоял, как при осаде Трои, эхом отдаваясь по коридорам отеля, пугая лошадей и пробуждая мертвых. Вслед за этим установилась абсолютная тишина. Мы стояли, точно кролики, застигнутые светом фар, оглушенные, потрясенные, загипнотизированные, и смотрели на окровавленное и украшенное остатками завтрака тело павшего виконта. Даже Дагмар была неподвижна и безмолвна, как статуя.

Тогда Дэмиан сделал жест, который заставил меня прощать его дольше, чем следовало. Он взял бессильно повисшую руку великой герцогини, которая стояла и озирала руины вечера, обошедшегося в изрядную долю ее годового дохода.

– Прошу вас простить меня за этот беспорядок, мэм, – сказал он, поднося к губам безвольную руку и с утонченной элегантностью на секунду задержав ее, – и благодарю вас за вечер, который до сего момента был восхитителен.

Проговорив это, Дэмиан выпустил ее пальцы, коротко поклонился, словно всю жизнь провел при дворе, и покинул зал.

Вряд ли нужно добавить, что, как только история облетела Лондон, Дэмиан очень скоро получил приглашения на все главные события сезона, за единственным исключением бала, дававшегося леди Белтон для Аннабеллы, сестры Эндрю. И вовсе не потому, что мнение матерей стало благоприятнее. Все они больше, чем когда-либо, страшились, как бы Дэмиан Бакстер не завлек в свои сети их драгоценных чад.

Причиной были категорические, безапелляционные требования самих дочерей.

Великая герцогиня все рассчитала правильно, пусть даже вышло не совсем так, как она желала. В 1968 году семье еще хватало средств и положения в обществе, чтобы Дагмар выловила солидную – или хотя бы более-менее крупную – рыбу. То, что она этого не сделала, я вначале приписывал чрезмерным амбициям, мешающим ей увидеть достойные варианты. Как позднее выяснилось, я был не вполне прав в своих выводах, но подозреваю, что, как многие люди высокого статуса и крупного достатка, Дагмар выросла с нереалистичными ожиданиями. Прежде всего, принцесса не вполне представляла, насколько невзрачно выглядит. У нее всегда была возможность собрать вокруг себя толпу, в которой можно затеряться, и ей не нравилось, что для достижения успеха придется приложить усилия. Великая герцогиня все это знала и как можно аккуратнее пыталась убедить дочь выковать хоть какое-то железо, пока оно окончательно не остыло, но, как большинство молодых девушек, Дагмар не слушала мать, когда та говорила слова, которые дочери слышать не хотелось.

Отчасти проблема лежала в ее удивительной неспособности флиртовать. Разговаривая с мужчиной, Дагмар то принималась нервно хихикать, то впадала в полный ступор, уставившись огромными, чуть ли не плачущими глазами на собеседника, пока тот предпринимал отчаянные попытки найти тему – любую, какую угодно, лишь бы добиться словесного ответа. Такой темы не находилось. В конце концов эта беспомощность пробудила во мне инстинкт защиты, и, хотя я по большому счету никогда не увлекался Дагмар, мне стали неприятны все, кто смеялся над ней или, как я однажды слышал, подражал ее грустному тихому смеху. Как-то раз мне пришлось увозить ее от Аннабеллы, когда пришедший с ней молодой человек отлучился под предлогом похода в туалет, а сам сбежал вниз по лестнице на улицу и прыгнул в такси. Дагмар проплакала всю дорогу домой, и, конечно, после этого я немножко в нее влюбился.

Дабы исправить широко распространенное заблуждение, должен отметить, что в мое время лондонский сезон больше не был, как некогда, ярмаркой женихов и невест. Его идея состояла, скорее, в том, чтобы ввести молодых людей в нужный мир, где им впредь предстоит жить и со временем найти друзей, а через несколько лет – мужа или жену. Мало кто из матерей желал этого для своих сыновей и дочерей раньше, чем им исполнится самое меньшее лет двадцать пять, но Дагмар находилась в иной ситуации, и великая герцогиня это понимала. Они продавали продукт, цена на который падала, и времени терять было нельзя. В какой-то момент мы все решили, что Дагмар имеет неплохие шансы заполучить Роберта Стрикленда, внука барона и будущего наследника титула, созданного в 1910 году и дарованного королевскому гинекологу после непростых, но успешных родов. Денег у Роберта имелось немного, ни землей, ни домом он похвастаться не мог, но все же хоть что-то. И человек он был славный, пусть и не душа компании. Стрикленд работал в торговом банке и обладал одним исключительным достоинством, с точки зрения великой герцогини, конечно: легкой глухотой. К несчастью, как раз когда он дошел до ответственного момента, Дагмар все испортила. Ее нервное хихиканье Роберт воспринял как отсутствие интереса к предложению руки и сердца, на которое он начал намекать, и новых попыток не предпринимал. К концу лета он был успешно помолвлен с дочерью полковника ирландской гвардии. В этих кругах второго шанса не бывает.

Но все были поражены, когда поздней осенью 1970 года прочли в колонке светских новостей, что состоялась помолвка Дагмар с Уильямом Холманом, единственным ребенком одного напористого нувориша из Вирджиния-Уотер. Когда мы познакомились с Уильямом, он собирался «преуспеть в Сити» – любимая фраза наших матерей на все случаи жизни. Он поторчал на некоторых балах в наш год, вечно одевался неподходяще и вечно говорил невпопад, по нашим снобистским юношеским меркам, и никто его всерьез не воспринимал. Сейчас мне кажется, что Холман, в общем, был довольно умен и, может быть, действительно подавал надежды на успех. Нам просто не приходило в голову, что успех этот будет такого приятного свойства. Свадьбу я пропустил. Кажется, на это время у меня уже был назначен уик-энд в Тулузе. Но она явно была достойной, хотя и чуть поспешной. Молодые обвенчались в православной церкви в Бейсуотере, а свадьбу отмечали в отеле «Гайд-Парк». Родители жениха были в восторге, а невесты – по крайней мере смирились: в конце концов принцесса Моравии Дагмар вышла замуж, причем за человека, который в состоянии оплатить счет за ужин и позволить себе жилье чуть получше, чем квартира в цокольном этаже. Как должна была признать великая герцогиня, и, возможно, признавала, оставаясь наедине с собой, такая партия лучше, чем ничего. Вероятно, ей были известны и другие причины необходимости свадебной церемонии. Шесть месяцев спустя принцесса родила сына, здорового мальчугана без каких-либо признаков недоношенности.