Глаза вновь наполнились слезами, но я сдержал их.

– Я так устал от всего этого. Последние два года все было хорошо… Я понимаю, что действительно болен, и не забываю скрывать свои чувства и тайны, как вы меня учили. Я… я изо всех сил стараюсь быть нормальным.

Лоуэлл кивнул.

– А как насчет тревоги?

– Я пытаюсь ее контролировать. И чаще всего у меня это получается. Но без таблеток я не могу спать.

Доктор нахмурился.

– Странно. Сколько времени, ты говоришь, уже обходишься без них?

– Два дня. Я старался пробиться к вам вчера, но…

– Знаю. Вчера никак не получалось. Просто не забывай снова их принимать.

– Но почему они не сработали, эти таблетки? – Я сам расслышал растущее напряжение в собственном голосе. – Что со мной не так?

– Это называется регрессия, – спокойно объяснил Лоуэлл. – Незначительный приступ на фоне лечения. Прошу, Ноа, не волнуйся. Мы с тобой справимся, обещаю.

Я покачал головой.

– Так нечестно! Я принимал таблетки. Каждый чертов день!

– Это лишь часть работы, Ноа. Большая, конечно, и важная часть, но наши с тобой беседы тоже очень важны.

– Но почему этот сон повторяется? Почему я не могу запомнить, как засыпаю? – В досаде я рывком закатал рукав и выставил вперед плечо. – Почему этот проклятый шрам начинает жечь всякий раз, как это происходит?

Задыхаясь, я резко выпрямился в кресле. Последние два дня были худшими в моей жизни. Я чувствовал себя разбитым и совершенно одиноким. По школе бродил, не поднимая головы, избегал людей, мечтал, чтобы все просто исчезли. Ничего из того, что я делал, не приносило облегчения, и вот, мой мозгоправ тоже не может помочь.

– Давай еще раз пройдемся по событиям того утра. Шаг за шагом. Расскажи мне все максимально точно. – Приподняв над столом блокнот, с карандашом в руке доктор смотрел на меня выжидательно.

Совершенно измученный, я вновь откинулся в кресле. Набрал воздуха в легкие. Собрался с мыслями, как он меня учил. И начал заново.

– Я проснулся в том же самом месте, потом, как всегда, прокрался домой. Моего прихода никто не заметил – Росалита еще была у себя, а кухарка раньше одиннадцати никогда не появляется. Наши владения занимают бóльшую часть квартала, так что соседи тоже ничего не видели.

А если бы и видели, не стали бы болтать. Уиндинг-Оукс – самый шикарный район во всем Файр-Лейке. Он как бы зажат в юго-западной части долины, и с его крутых улочек открывается превосходный вид на озеро. Наш дом расположен на самом верху – он там практически один. Папе нравится смотреть на людей сверху. Там его никто не беспокоит без крайней необходимости.

Одно лишь упоминание его имени не раз избавляло меня от проблем, когда я был младше. И меня это устраивало, потому что я ненавижу конфликты и всегда стараюсь их избегать.

Но если бы люди только знали, как мало отец интересуется мной и моими делами.

И какое разочарование в своем сыне испытывает эта старая безжалостная акула.

– Значит, ты уверен, что никто не заметил, что ты не ночевал дома? – Доктор Лоуэлл задал этот вопрос с напором, показавшимся мне странным. – Даже отец?

Я фыркнул.

– Папа уже четыре дня как укатил с Мэнди на праздник дегустации вин. Они планировали эту поездку в Италию как прощальную. Ну, если с планетой случилось бы самое худшее. Ко дню рождения он оставил мне чек на кофейном столике.

– Ясно.

– Потом, тем же утром, я пошел в школу и попал в самую гущу истерического ожидания Объявления. Парни мутузили друг друга, а учителя вели себя так, будто мы действительно скоро все умрем. Вы слышали, что кто-то взорвал джип Итана Флетчера прямо на парковке?

– Слышал. – Лоуэлл взглянул на часы. Я моргнул. Раньше он никогда этого не делал. – Но все испытали огромное облегчение, узнав, что астероид промахнулся, верно?

– Ох, ну да, конечно. Но меня затаскали по всяким гулянкам и вечеринкам. Все словно обезумели, а я… Я едва сдерживал себя. В общем, это случилось опять, доктор Лоуэлл. И… и это должно прекратиться.

– Я тебя понимаю, Ноа. Понимаю, поверь. Расскажи немного о своих друзьях.

Я помедлил.

– Все по-прежнему. Иногда я просто не понимаю, нравлюсь ли я им.

– Все не так, Ноа. Среди сверстников ты пользуешься большим уважением. Твоя единственная проблема – она у тебя с детства – это то, что ты сам себе не нравишься. И над этим мы должны продолжать работать.

Я не ответил. В чем в чем, а в этом Лоуэлл точно ничего не понимает.

А он продолжил:

– Накопленный в силу твоих лунатических приключений стресс проявляет себя в чувстве острой незащищенности, тревоги. Нам надо поглубже проработать эти чувства. Раскрыть суть каждого из них по отдельности и вытащить на свет, чтобы они рассеялись. Потому что ты неправ, Ноа. Ты очень талантливый молодой человек. Особенный.

– Я трус.

Лоуэлл цокнул языком.

– У тебя генерализированное тревожное расстройство. Это заболевание, описанное в медицине, и оно вовсе не делает тебя трусом.

– Попробуйте рассказать это моему отцу. – Я пальцами изобразил в воздухе кавычки. – Он говорит, что само понятие «психическое заболевание» – это костыль для слабаков. А психиатрия – лохотрон, придуманный для того, чтобы обчищать карманы недоумков.

– Ну, значит он дурак, – твердо произнес Лоуэлл.

– Не стану возражать…

И все же в некотором смысле мой отец был прав. Лоуэллу ничего не стоит приклеивать к моим проблемам ярлычки с научными терминами, но суть от этого не меняется. Я и вправду был слабаком. Я даже своей чертовой тени боялся. И бегал к психиатру каждую неделю в надежде, что он починит меня.

Лоуэлл снова бросил взгляд на часы. Мне было плохо, а он хотел от меня избавиться.

И тут вдруг кабинет начал как-то странно вибрировать. Зеленые глаза доктора округлились от удивления.

Он метнулся к своему письменному столу. Я плотно сжал руками подлокотники, а вибрация все усиливалась. Фигурка дельфина проскакала по полке до края и свалилась на ковер.

Лоуэлл резко развернул ноутбук в нашу сторону и открыл окно браузера.

Толчки прекратились.

Тяжело дыша, Лоуэлл открыл сайт Си-эн-эн и кликнул на прямой эфир.

«…в Национальном парке Йеллоустоун несколько минут назад. По официальной оценке властей, изначальный толчок оказался несколько слабее семи баллов по шкале Рихтера. Ущерб, нанесенный по всей территории…»

Я отвлекся на своего психиатра, лицо которого побагровело, и он хрипел, вцепившись обеими руками в компьютер. На лбу у Лоуэлла выступил обильный пот.