Сказать ему, что он бесчестный человек. Вот бы ворота перед ним закрыть.

– Точно, ворота запереть перед носом, пусть знает, мерзавец, что ему тут не рады.

– Бургомистр и капитан стражи не посмеют.

– Никогда не посмеют. Пусть он тут хоть баб на улице режет, но ворота перед ним закрыть они не решатся.

– Да и в городе он бывает редко!

– Зато его пес фон Эдель наезжает часто!

– Точно, господа ландскнехты, фон Эдель, чертов графский холоп, из города нашего не вылезает.

– Вот и уговоримся, господа ландскнехты, что всякий из нашей роты при встрече будет ему говорить, что он и его сеньор – подлецы и убийцы.

– Но без грубости и поединков, – добавлял Волков, откровенно радуясь такой помощи.

– Да-да, – кричали старые воины, – без грубости, чтобы до железа дело не доходило, вежливо, но чтобы понимал.

– За то нужно выпить!

– Эй, трактирщик, еще три кувшина портвейна! – требовал Волков.

Вино и пиво лились рекою; теперь на стол неслось все вкусное из печей и каминов. Волкову очень нравилось то, что все как один старые солдаты встали на его сторону. И тут, хоть и был он уже совсем нетрезв, вспомнил кавалер еще одну свою заботу.

– Господа ландскнехты, а был ли кто из вас на службе у нового епископа?

Епископ, видно, служб еще вел мало, и почти никто не был, кроме пары людей.

– Строг, – констатировал один.

– И рьян, – добавил другой. И, чуть подумав, продолжил: – И скареден.

– Жаден? – переспросил кавалер.

– Точно, – вспомнил первый, – сетовал, дескать, горожане зажиточны, даже низкие едят булки на масле, но в храмы несут денег мало. Просил не жадничать и церковную кружку наполнять из почтения к матери-церкви.

– Еще говорил, что в Ланне люди богобоязненны, а тут, мол, нет в людях к матери-церкви уважения должного.

– А к чему он это все?

– Деньги ему нужны! Вот к чему!

– Дома у него нет, как у отца Теодора, теперь он будет на дом себе собирать, – пояснил Волков. – А дома тут у вас отнюдь не дешевы.

– Да, старому попу он всяко не чета, – согласились ландскнехты. – А что вы, кавалер, думаете? Будет новый поп себе дом строить?

– Обязательно будет, рода он знатного, из Гальдебургов, и дом ему понадобится непростой. Так что, господа горожане, готовьте кошельки, – отвечал Волков.

– Чертов прохвост! – возмущались ландскнехты. – Все эти знатные господа весьма жадны.

– Изведет теперь своими поборами! – вздыхали другие.

– И попробуй ему не дай, – жаловались третьи, – будет геенной огненной стращать.

– Да, куда ему до старого, тот был истинно божий человек, – говорили другие. – Он скорбных кормил, в холодные дни разрешал больным в приходах греться по ночам.

– Истинно божий был, царствие ему небесное, истинно, – соглашались иные.

– Выпьем, господа, – сказал кавалер, – за старого епископа, пусть земля ему будет пухом, ну а нового… нового терпите, как Бог велел.

– Не бывать такому! – крикнул один из ландскнехтов. – Мы и поважнее людей видели и пред ними шляп не снимали, а тут этого плюгавого терпеть станем?

– И что же вы сделаете с ним? – спрашивал кавалер, да еще с подначкой.

– Будет спесь и важность свою показывать, будет лишнего требовать, так и до ворот проводить можем, – важно отвечал ему старый ландскнехт.

– Да как же вы его проводите? – смеялся Волков. – Он же благословлен на кафедру самим архиепископом.

– А и мы не лыком шиты, – хвастался почтмейстер Фольрих, – благословим его в путь не хуже архиепископа, благословим, как положено у ландскнехтов, пинками да тумаками. До самых ворот проводим.

Все засмеялись, застучали стаканами.

– Истинно, не хуже архиепископа благословим, истинно.

Волков тоже смеялся, тоже пил с ними, но хмель ему был не помеха, он все запоминал, а вдруг и вправду придется нового епископа из города провожать – тогда лучше этих людей ему не сыскать.

Пили до ночи. Уже все иные посетители харчевни давно разошлись, на улице темень; господа из свиты кавалера по лавкам разлеглись, им-то Максимилиан хмельного пить не дал. А господа ландскнехты и господин фон Эшбахт чуть не до полуночи требовали у засыпавших уже разносчиков и квелого от усталости трактирщика еще вина или хоть пива. Волков уже никуда после не пошел. Оказалось, что в харчевне есть пара комнат для гостей. В одной из них кавалер и остался спать, когда пьяные ландскнехты разбрелись по домам.

Вермут, портвейн, вино и пиво смешивать нельзя. Неизвестно, как у других с лицами было, но Волков к утру опух и чувствовал себя дурно. Не помывшись как должно, не надев чистые одежды, сидел угрюмый в кабаке с другими утренними забулдыгами и через силу пил крепкий говяжий бульон с толченым чесноком и жареным хлебом, да не помогало. Тогда трактирщик принес ему горячего вина с медом и пряностями. Выпил без радости: сладкого сейчас совсем не хотелось, – и вдруг полегчало. А тут и пожаловал молодой родственник Людвиг Вольфганг Кёршнер, что женат был на племяннице кавалера. Как узнал, как нашел – непонятно. Стал сетовать на то, что кавалер его домом пренебрег, что спит в грязном трактире, а не в доме, где ему рады будут, не в покоях добрых. Хотя трактир Волкову грязным и не казался.

Кавалер похлопал молодого человека по плечу, обещал в следующий раз обязательно быть у него и сказал под конец:

– Сейчас в купальню ехать думаю, а потом к батюшке вашему. Сообщите ему, что надобен мне совет.

На том и разошлись. Купив свежее исподнее в лавке, что была на той же улице, что и хорошая купальня, он с большим удовольствием окунулся в мир горячих вод, теплых мраморных плит, мыла, чанов, скребков и пара. Юноши разносили вино, но Волкову теперь его не хотелось, даже пива не пил. Просто мылся в бесконечных струях чистой воды.

А уже на выходе его старший Кёршнер и нашел. Купец был по-обычному румян, разодет в парчу и благоухал.

– Сын мой только что сказал мне, что вы в городе, кавалер.

– Да, и у меня к вам дело.

– И у меня к вам дело. Может, поедем ко мне, дорогой родственник, там за обедом все и обсудим, – предложил купец.

– Обедать? Недосуг, мне уже пора возвращаться. Дел много.

– Так о чем же вы хотели со мной поговорить, господин кавалер? – Кёршнер все понимал.

– Вчера четверо купцов предложили мне сделку. Но я просил времени на раздумье, говорил им, что с вами хочу посоветоваться.

Кёршнер как услыхал про сделку и про купцов, так взглядом стал тверд, азартен, как кот, увидавший мышь или птаху. Волков это сразу отметил и продолжал:

– Хотят они построить мне