барж, всякий иной люд, семьи с детьми и вещами. Толкотня, гомон, большие телеги и возы. У пристаней лодок и барж по весне вдвое прибавилось. Суета, работа, крики. Все подходы к пристаням завалены товарами. Бочки, тюки, мешки, шерсть, кожа в рулонах, мотки пеньковой веревки, доски, смола горячая тут же. Иные товары только приплыли, иные будут грузить на баржи.

Волков и молодые господа из выезда сели в лодку, а их коней умелые люди принялись заводить на баржу. Лодочник и кормчий на барже запросили полталера. Полталера за плевую работу. Полталера вчера, полталера сегодня… Серебра не напасешься. «Придется все-таки мне свои баржи завести».

А на его берегу у амбаров почти тихо. Хотя стоит какая-то баржа у пирсов, привезли что-то. И племянник Бруно Фолькоф со своим неизменным товарищем Михелем Цеберингом тут, смотрят, как грузят лес из-под навеса. Увидали, что Волков вылез из лодки и ждет, пока коня переправят, прибежали кланяться.

– Гляйнрих у нас весь лес выкупил, – сразу сообщил Бруно. – По хорошей цене. Хочу вывезти все быстро, пока дорога подсохла и дождей не было.

– А Гляйнрих, – Волков помнил этого человека, то был глава гильдии строителей из Малена, – деньги вперед дал?

– Да, дядя, и доски, и брус, и тёс вперед оплатил. И еще хочет. Думаю, надо просить, чтобы господин Гевельдас нам встречу с лесоторговцем Плеттом в Лейденице организовал – поговорить о новой партии леса.

– Сами без меня справитесь?

– Да, дядя, тут большой хитрости не будет, – племянник поклонился, – только о цене сговоримся.

Ветер с реки доносил неприятный запах. Волков поморщился, пытаясь отыскать, что это воняет, юноша поймал его взгляд.

– Это наш родственник просил сырой кожи на пробу привезти, вон баржа полна. Сейчас разгружать будем. Думаю денег с него за разгрузку не брать.

– Да, не бери, родственник нам хороший достался, полезный. Уголь весь распродали?

– И двух десятков корзин не осталось, – сообщил Бруно, – все у Кёршнера на складах. Думаю, за неделю кузнецы и пекари разберут.

– И что же по углю у нас вышло?

– Дядя, – Бруно счастливо улыбнулся, – на круг чистой прибыли – сто двадцать семь талеров без малого, и то без тех корзин, что еще не проданы.

«Ну что ж, неплохо, и ведь все довольны: и Гевельдас, что возил уголь, и Кёршнер, что хранил его на своих складах». Волков подумал о том, что три такие сделки в год позволят ему свести расходы с доходами. Ну, почти.

– Раз уж вы договариваться будете о встрече с лесоторговцем, – заговорил кавалер, – то торговца углем Фульмана позовите. Уголь летом, конечно, не так нужен, но и летняя цена на него другая. Может, еще поторгуем углем с выгодой.

– Хорошо, дядя, – отвечал Бруно.

Максимилиан подвел господину коня, рыцарь уже сел в седло, как тут заговорил Михель Цеберинг:

– Господин, Бруно забыл вас спросить.

– Ну?

– Купцы в Малене спрашивают, можно ли в ваших амбарах товары хранить. Дороги-то хоть и плохие, но уже подсыхают, многие думают сюда товары свои возить и с ваших пристаней грузиться.

– Да-да, дядя, – вспомнил Бруно, – о том многие спрашивали. Хотят знать цену на склады и цену на погрузки.

– Амбары до урожая все равно пустые будут стоять, сдавайте их. Цену не ломите, узнайте в Малене цену на склады, такую же пока просите. Стоимость погрузки узнайте в Лейденице. Пусть купцы начинают сюда ездить.

Волкову нужны были купцы из Малена и Вильбурга. Чем больше людей окажутся в нем заинтересованы, заинтересованы в его складах и пристанях, тем труднее графу будет интриговать против кавалера. Да и на герцога купчишки влияние имеют. «Надо будет узнать цену на баржи. Если все станут грузиться с моей пристани, так добро пожаловать и на мои баржи».

Уже по лоснящейся физиономии Сыча сделалось ясно, что тот собою горд. Волков еще с коня не слез, а Сыч с Ежом уже тащат к нему какого-то плюгавого мужичонку. Фриц Ламме еще издали кричит:

– Вот, экселенц, нашли мы его!

Точно, они молодцы. Кавалер сразу узнал в пленнике одноглазого монаха. И тот узнал Волкова, стоял, трясясь всем телом.

– Ну, – мрачно спросил кавалер, – и к какому же монашескому братству ты принадлежишь?

Мужичонка зыркнул на него единственным глазом и… заплакал.

– Да никакой он не монах, экселенц, – сообщил Сыч, – это Ганс Фегерман, вор из Малена, пьяных гостей по кабакам обворовывал, с трактирщиками в доле работал.

– И игрочишка, – добавил Еж, показывая Волкову игральные кости, – кости у него с секретом.

Волков понял сразу, что этого Ганса Фегермана наняли, никакого отношения к разбойникам, что на него напали, этот тип не имеет.

– И сколько же тебе предложили?

Ганс Фегерман жалобно всхлипнул. А Волков вспомнил, как из головы Георга фон Клаузевица торчал арбалетный болт и как звякнул о мостовую меч, что тот не удержал слабеющей рукой. От этого воспоминания перекосило рыцаря от злости, и, не милосердствуя, он с оттягом врезал хлыстом прямо по морде ублюдка, по левой щеке. Жесткий стек рассек кожу на щеке, чай, не лошадиная кожа-то. Мерзавец заорал и схватился рукой за рану, а через пальцы полились на его одежду капли крови. Но Волкову плевать было на кровь, он произнес, почти шипя от злости:

– И не вздумай скулить, будешь скулить, так велю тебя повесить на заборе и сечь, пока вся шкура не слезет. Отвечай мне, сколько тебе заплатили?

– Не надо, господин… – причитал вор.

– Сколько? – Кавалер снова занес стек.

– За то, чтобы вас нашел, три талера, – пролепетал Ганс Фегерман.

– Где нашел?

– Я два дня у южных ворот просидел, пока вы не приехали. А как дождался, так пошел за вами, когда вы к епископу поехали.

– А потом?

– Потом дождался вас, пока вы не поехали к купцу Кёршнеру. У прислуги узнал, что вы сели там обедать. – Тут вор замолчал.

– Дальше говори, демон поганый, не заставляй господина ждать, – велел Сыч и врезал вору под ребра в правый бок.

Тот согнулся от удара, заныл, но, вспомнив хлыст, распрямился и дрожащим голосом продолжил:

– И побежал в кабак.

– В «Пьяном купце» бриганты заседали, – вставил Еж.

– В «Пьяном купце»? – вспоминал кавалер. – Это тот кабак, что у городского арсенала?

– Угу, – кивал Сыч, – тот.

– Да, господин, – стонал вор.

«То есть в пятистах шагах от дома графа! Ну понятно».

– И все о вас сказал Ульму.

– Это бородатый такой, высокий, красивый? – снова вспоминал Волков.

– Точно так, господин, бородатый, бородатый.

– Ульм? Это имя его или фамилия?

– Кличка, все бриганты звали друг друга по кличкам, – говорил Сыч, – вели себя тихо, скромно, но в трактире не ночевали.

– Еще бы, зачем деньги тратить, когда дворец графа рядом, – для