– Я пойду на озеро, – сказал Михайло решительно. – Может быть, еще встречу его.

Бабка Ядвига не стала противоречить. Она знала, что когда Михайло говорит таким тоном, то это бессмысленно.

– Иди, сынок, иди, – произнесла она, когда дверь за Михайло закрылась, и он уже не мог слышать ее. Ненавидящая улыбка кривила ее губы, а во взгляде сверкала ненависть. – Может быть, и найдешь это отродье волхва, если заглянешь на дно озера…

Сначала Михайло пошел по тропинке, но потом, томимый неясным плохим предчувствием, бросился наперерез, через кусты. Так было ближе и быстрее, а царапин он не опасался. Когда он выбежал на берег, то увидел картину, которая поразила его. На валуне, съежившись от холода или от страха, а, быть может, и от того, и от другого разом, сидел человек, с которого ручьями стекала вода, словно он только что вышел из озера. Мужчина с ужасом в глазах смотрел, как он приближается, и, по всей видимости, хотел закричать, но дрожащие губы не слушались его. Михайло не мог понять, почему незнакомец так напуган. Михайло и подумать не мог, что он сам и является причиной этого страха.

– Не подходи! – истерично закричал человек и выставил перед собой руку, в которой был виден ключ в виде секиры. – Я буду защищаться!

Изумленный Михайло остановился, не дойдя нескольких шагов до валуна. Он узнал ключ, которым грозил ему человек. Им отпирались ворота Усадьбы Волхва. Михайло понял, что перед ним наследник Ратмира. Но не мог понять, почему он так напуган.

– Я не причиню тебе вреда, – миролюбиво произнес он. – Меня зовут Михайло. Может быть, Ратмир или Тимофей говорили тебе обо мне?

Человек не сразу понял его. Еще какое-то время в его глазах был виден ужас, а потом они просветлели, и рука с ключом бессильно упала.

– Михайло, – прошептал он. – Как я рад тебя видеть!

И это было сказано так искренне, что Михайло невольно заулыбался. Он не понимал, что происходит, но ему было приятно, что наследник Ратмира его уже не боится. И у них были очень похожие голоса – у волхва и его наследника. В темноте было не разобрать лица, и могло показаться, что с ним разговаривает сам Ратмир, чудом воскресший из мертвых.

– Почему ты весь мокрый? – спросил Михайло. – Ты решил искупаться? Ночью и в одежде?

– Долго рассказывать, – устало отмахнулся Олег. – Ты не поверишь. Да я и сам-то не верю. Чертовщина какая-то!

– Это у нас бывает, – согласился Михайло. – Особенно когда в деле замешана моя матушка. Ты ведь с ней уже познакомился? Ее все зовут бабка Ядвига.

– Да, имел такую возможность, – кивнул Олег. – Но почему ты называешь ее бабкой? Она еще очень молодая и красивая женщина.

– Это моя-то мать? – искренне изумился Михайло. Но он не стал спорить с человеком, который, по всей видимости, еще не пришел в себя после пережитого им ужаса, вызванного неизвестно чем. – Ладно, пусть будет по-твоему. Так зачем ты меня искал?

– А можно об этом завтра? – слабым голосом попросил Олег. – Я едва стою на ногах и ничего не соображаю. Все плывет перед глазами. Я даже смотрю на тебя – и иногда вижу медведя, как в дурном сне. Привидится же такое…

С этими словами он потерял сознание и, обмякнув, сполз по валуну на землю. Олег ударился бы головой о камень, если бы Михайло вовремя не подскочил и не подхватил его на руки.

– Эк тебя развезло, – проговорил Михайло сочувственно. – И в самом деле, пойдем-ка домой, а поговорить можно и завтра.

С этими словами он направился от озера к лесу, взвалив Олега на плечо. Михайло не чувствовал его тяжести, словно тот был пушинкой, и прошел всю дорогу до Усадьбы Волхва, ни разу не остановившись. Он отпер калитку ключом, который Олег так и не выпустил из рук, продолжая судорожно сжимать в кулаке.

В доме Михайло передал свою ношу Тимофею, который засыпал его градом вопросов, но не получил ни одного ответа. А потом ушел. Михайло никогда не ночевал в Усадьбе Волхва, даже когда был жив Ратмир.

Когда Михайло вернулся домой, мать не стала его ни о чем расспрашивать, только ласково сказала:

– Я постелила тебе на сеновале, сынок. Выпей молока на ночь и иди спать.

Он так и сделал, искренне благодарный ей за заботу. Зарывшись в мягкое душистое сено, которое с прошлого года хранилось в постройке во дворе, Михайло заснул богатырским непробудным сном, сраженный усталостью и обилием впечатлений, которыми этот день был богат как никогда.

Спустя какое-то время на сеновал пришла бабка Ядвига. Она двигалась осторожно и бесшумно, как крадущаяся мышь, знающая, что поблизости находится кошка. Подойдя к спящему сыну, она сделала несколько пассов руками над его головой. И Михайло сразу что-то забормотал спросонок. Бабка Ядвига внимательно слушала. Из обрывков фраз она с легкостью составляла целостную картину того, что произошло с сыном за этот день.

Бабка Ядвига поступала так давно, с тех пор, как Михайло решил, что он повзрослел и может иметь тайны от матери. Но сама она так не думала. И всегда знала о жизни сына все, что только было можно узнать, пользуясь старыми, надежными, проверенными веками методами ворожбы.

Разузнав и на этот раз все, что хотела, бабка Ядвига опять сделала несколько пассов, и Михайло замолчал, по-прежнему погруженный в глубокий сон. А она ушла, ласково погладив его по голове.

Однако когда бабка Ядвига вышла во двор, у нее было хмурое озабоченное лицо. Ее явно терзала какая-то мысль. Она посмотрела на месяц, но тот в это мгновение закрыла большая грозовая туча. Бабка Ядвига удовлетворенно улыбнулась, словно это произошло по ее желанию. И ее улыбка была не менее зловещей, чем туча на небе.

Глава 16. Ночь и утро

Служба уже началась, когда Марина вошла в храм. Она встала позади всех. Горели лампадки и свечи, скудно освещая фигуры прихожан и иконы. Лики святых угодников казались строгими и осуждающими. Таким же был и голос отца Климента. «Господу помолимся!», – взывал он нараспев. И Марина, осеняя себя крестным знамением, мысленно обращалась к Богу, уповая на его божественное милосердие и прося не дать ей испытаний больше, чем она может выдержать. Это было не совсем то, к чему призывал отец Климент, и она чувствовала себя виноватой.

Когда служба закончилась, и прихожане разошлись, Марина купила свечу, выбрав самую большую, зажгла и поставила ее перед иконой святого угодника Николая. Он