болтаю да болтаю, а дите мучается! Пойдем-ка, я тебя чайком угощу. Головную боль как рукой снимет, даже не сумлевайся!

Вскоре они пили чай на кухне, и после второй чашки свежезаваренного кипятка головная боль у Олега действительно исчезла. Зато появился поистине зверский голод. Ведь он ничего не ел уже сутки, не считая нескольких сушек. Но Тимофей только развел руками.

– Окромя сушек у меня ничего нет, – горестно сказал он. – Много ли старику надо? Медок да вареньице, сушки да чаек – я и сыт. Ты молодой, дело другое.

Олег был согласен с ним. Мед и варенье его пустой желудок отторгал, а сухие, по твердости почти каменные, да и на вкус ничуть не лучше камня, сушки уже не лезли в горло.

– Надо идти в поселок за продуктами, – сказал Олег. – Или придется помирать голодной смертью.

– Упаси господь, – испуганно замахал руками Тимофей, приняв его слова за чистую монету. Иногда старик был чересчур наивен. – Даже и думать об том не смей! Сходи в Кулички, здесь недалече. Я бы и сам сходил, так ведь тебе ведомо, что даже во двор носа не кажу.

Олегу было немного стыдно, что он обманывает простодушного старика. В поселок он хотел пойти совсем с другой целью. Чревоугодием он никогда не страдал, и в действительности мог бы если не утолить, то приглушить голод чаем с сушками и медом. Но Олегу надо было разрешить свои сомнения, терзающие его все сильнее. Он должен был увидеть Марину. Как только головная боль прошла, это желание вытеснило все остальные, и стало всепоглощающим.

– Я скоро, – сказал он на прощание. – Одна нога здесь, другая там.

Когда он выходил со двора, две вороны, сидевшие на крыше дома, поднялись в воздух и полетели в сторону поселка, будто внезапно вспомнив о каких-то своих неотложных делах. Стороннему наблюдателю могло показаться, что они сопровождают Олега, но сам он их даже не заметил. Мало ли птиц вокруг.

Да и мысли у него были совсем о другом. Тревожные, всепоглощающие мысли…

Глава 17. Прямое зримое доказательство

Олег дошел до оврага, перешел по мостику. Черный джип по-прежнему стоял на том же месте. Его колеса уже оплели вьюнки, и можно было ожидать, что к осени, если ничто не изменится, он весь зарастет травой и лопухами, а через несколько лет проржавеет и рассыплется. Природа, если ей никто не мешает, обязательно возьмет верх над творением рук человеческих и сотрет его с лица земли, подумал Олег. И ей все равно, автомобиль это, город или даже цивилизация…

«Но где же водитель?» Эта мысль промелькнула и исчезла, не задержавшись в его голове. Судьба водителя джипа интересовала Олега сейчас меньше всего. Он пошел дальше. Вскоре тропинка вывела его на Овражную улицу. Окраина поселка была еще более безлюдной, чем центр. Казалось, что здесь людей отродясь не бывало. А те немногие, что когда-то ненароком забрели и остались, вынуждаемые обстоятельствами, спрятались за высокими заборами, страшась лесных обитателей. Девственный лес подступал почти вплотную к домам.

На воротах одного из домов Олег увидел прибитую гвоздем жестянку с нарисованной на ней красной краской цифрой семь. Звонка не было, и он постучал. Никто не ответил. Он толкнул калитку. Громко заскрипели несмазанные проржавевшие петли. Он протиснулся через узенькую щель, не решаясь отворить калитку шире, чтобы не перебудить всю улицу. Но импровизированная сигнализация сработала, и на крыльцо дома уже вышла хозяйка. Это была широкая в плечах и бедрах старуха в накинутой наспех телогрейке, походившая на престарелого богатыря, сменившего кольчугу на домашнюю одежду. У нее был подозрительный взгляд, но доброе морщинистое лицо.

– Что надо? – спросила она густым басом. И осуждающе добавила, ни к кому не обращаясь, словно разговаривая сама с собой: – Шляются всякие-разные по утрам, людям спать не дают. А потом со двора дрова пропадают.

– Простите меня, – счел за благо повиниться Олег, чтобы вызвать расположение суровой хозяйки. – Ведь вы бабка Матрена, верно?

– Кому бабка Матрена, а кому и Матрена Степановна, – отрезала старуха. – А ты-то кто, пришелец? Вроде я тебя не знаю.

– Зато я о вас много наслышан, – слукавил Олег. – От Марины. Она дома?

Это был хитрый ход, как ему казалось. Так он сразу мог узнать то, ради чего и пришел.

– А то где же? – хмыкнула старуха. – Порядочные люди в такой час по домам спят, по гостям не ходят.

Это был настолько грубый намек, что смутил бы любого, но только не Олега, терзаемого подозрениями. Он продолжил расспрашивать.

– А давно она вернулась? Наверное, за полночь?

– Не пойму я тебя, – удивилась бабка Матрена. – С вечера она как зашла в свою комнату, так и не выходила. Все поджидала кого-то. Уж не тебя ли, добрый молодец?

– Все может быть, – неопределенно ответил Олег. Он получил ответ на свой вопрос, но источник информации вызывал у него сомнение. Бабка, подученная Мариной, могла сказать, что угодно, и стоять на своем, как несокрушимая скала. – А могу я ее увидеть, Матрена Степановна?

– Если она за ночь не стала невидимой, то можешь, – сказала старуха, но голос у нее смягчился. Видимо, обращение по имени-отчеству польстило ей. – Вот только надо ли?

– Очень, – заверил ее Олег. И для убедительности добавил: – Это вопрос жизни и смерти.

– Загулял, поди, молодчик, а теперь прощения пришел просить? – понимающе спросила бабка Матрена. И горестно посетовала: – Все наши бабьи беды от вас, мужиков. Помню, сколько я от вашего брата натерпелась – не приведи Господь! Запихать бы вас всех в один мешок – да утопить в озере…

При этих словах Олег содрогнулся, вспомнив ночное происшествие. Из слов старухи он сделал неожиданное, но, как показалось его воспаленному мозгу, логичное предположение: возможно, в этом поселке подобное было в порядке вещей – женщинам топить проявивших к ним интерес мужчин, тем самым отстаивая свою независимость, а заодно расплачиваясь за обиды, причиненные всему их роду. Но его решимость увидеть Марину только окрепла. Получив косвенное доказательство ее вины, он нуждался в прямом. Марина должна была сама во всем ему признаться и повиниться. Зачем ему это было надо – этого Олег и сам не знал. События последних дней, а особенно минувшая ночь, довели его почти до умопомешательства. Многое он теперь видел и воспринимал в искаженном виде. Но сам не понимал и не замечал этого.

– Так я пройду? – нетерпеливо спросил он. И, не дожидаясь разрешения, вошел в дом.

Продолжающая причитать бабка Матрена, ошеломленная такой наглостью, не остановила его. Ее захлестнули воспоминания