людьми, продолжал докладчик. Иночество должно быть преисполнено Божественным Светом, «преломлять его в делах чистоты, милосердия и боговедения». Сущность взаимоотношений между мирами человеческим, иноческим и ангельским выражена в словах пословицы: «Свет мирянам — иноки, свет инокам — ангелы». Монашество не является эгоистическим уходом от мира; напротив, оно служит миру, «просвещая окрест себя весь мир, всех человеков». Цель иночества заключается не в спасении от мира, а в спасении мира. Монахи не только молятся за мир, но и осуществляют попечение о тюрьмах, больницах, лепрозориях, детских домах.

Но есть у монахов и совершенно особое служение, о котором часто забывают — это служение мудрости, боговедения и просвещения. Подобно ангелам, «зеркалам Божественной мудрости», монахи суть светильники Божественного Света: они должны нести этот Свет, просвещать мир, вразумлять его. История монашества во все века и во всех странах знала множество примеров иноков, которые, будучи сами высокообразованными и просвещенными людьми, становились просветителями многих своих современников.

— Марина, посмотри, какие у него красивые руки, — сказала женщина средних лет в изящной синей шляпке, поверх которой был намотан серый шарф. Это была Софья Михайловна Лопухина, урожденная Осоргина. Она сидела прямо напротив докладчика и обращалась к соседке, девушке с длинными русыми волосами.

— Да, мама́, — сказала девушка.

Руки у архимандрита были действительно красивые, крупные, с длинными тонкими пальцами. Во время выступления он держался за кафедру, и руки были хорошо видны.

— Это руки аристократа, — прошептала женщина. — А глаза какие!

Глаза у него были большие, глубоко посаженные. Во время чтения он держал их опущенными, но иногда поднимал и обводил взглядом слушателей. Когда какая-то мысль его особенно увлекала, глаза вспыхивали на мгновение, потом он снова их опускал.

Русское иночество архимандрит назвал настоящим орденом проповедников. На протяжении столетий, говорил он, иноки оказывали мощное влияние на развитие русской цивилизации и культуры:

— Огласив сначала народ евангельским учением, они постепенно внедряли в него начатки христианской культуры: перевод святоотеческих творений, богослужебные книги, крюковые ноты и изумительные памятники иконописного искусства. Икона расцвела и заблистала яркими красками из монастырской келлии. Монастыри на всем протяжении истории Русской Церкви были в большей или меньшей степени центрами просвещения.

Потом он стал рассказывать о западном ученом монашестве. Кристаллизация творческих сил в католичестве происходила несколько иным путем, чем в православном мире, говорил он. В западное монашество, в частности, был внесен принцип «дифференциации сил»:

— Монашество распределилось по своим целям и внешним условиям жизни на ордена и конгрегации. Появилась орденская организация проповедников, миссионеров, инквизиторов. Ученым орденам и конгрегациям латинства мир обязан неоценимыми культурными сокровищами. Сама селекция монашествующих по их личным стремлениям способствовала экономии духовных сил и концентрации культурных начинаний. Знаменитые аббатства просияли на весь мир своими систематическими монументальными трудами в разных дисциплинах богословия, истории, археологии, языковедения или иных наук.

Он отпил глоток воды из стоявшего рядом стакана. К этому моменту в зале никто не разговаривал. Бросив взгляд на публику, архимандрит стал говорить о том, что в среде монашествующих должно быть место для людей самых разных призваний, дарований, способностей. Да и монастыри, по крайней мере некоторые, должны быть устроены таким образом, чтобы в них создавались условия не только для «телесного подвига», но и для умственного труда:

— Подвиг заключается не только в физическом труде, и богоугодным делом может быть не только работа в огороде, но и изучение ассиро-вавилонской клинописи или сравнение рукописей. Наука тоже подвиг! Подвижник науки, какой-нибудь доминиканец или бенедиктинец знает, что он будет иметь все, для научной работы нужное, и что его от нее ничто не будет отвлекать. Наука — его главное и святое дело, его цель и задача, а не какое-то подозрительное и опасное для спасения души предприятие. Его не страшит, что его смогут послать обслуживать какое-то ему совсем чуждое дело, для которого абсолютно не нужно знать коптского языка или истории догмы. Чистому делу науки может отдаться с полным спокойствием совести тот, кто имеет вкус и призвание к науке. Ученый монастырь с его храмом и библиотекой, а не только с огородом, швальней, рухольной и другими хозяйственными департаментами, и в таком монастыре рядом с библиотекой и археологический музей, чтобы уже не говорить об обсерватории, — это подлинный скит, подвизалище ума и науки.

В это время за окнами послышались одиночные выстрелы. Слушатели начали беспокойно оглядываться по сторонам, члены президиума стали переговариваться между собой. Докладчик сделал паузу. Когда все стихло, он продолжил, как ни в чем не бывало:

— Когда в одной монастырской ограде встречаются люди разных духовных дарований, разных стремлений и разных коэффициентов культуры и умственного напряжения, тогда-то вот и неизбежны упомянутые искушения монашеского быта. В общую массу среди неблагоговейных простецов, иноков, коих всегда большинство, попадают и духовно утонченные натуры, пытливые умы, иноки с большим культурным зарядом и запасом, ушедшие в монастырь, чтобы в его тишине читать, переводить, исследовать, писать, творить, словом, светить миру светом науки. Богослов, прошедший школьный путь семинарии и академии, желает в монашеской свободе духа подвизаться на путях богословской или иной науки. При отсутствии ученого ордена, ученых монастырей он попадает в среду простецов, в обычный бытовой круг.

Такого инока, продолжил докладчик, не понимают, начинают подозревать в неблагонадежности, стеснять и преследовать. Таким инокам говорят: «вы — ученые, а мы — толченые», причем ученость воспринимается как недостаток, а «толченость» как достоинство: обскурантизм возводится в ранг «необходимого условия для монашеского делания».

Даже при доброжелательном отношении на ученых иноков смотрят как на каких-то чудаков, занимающихся неизвестно чем непонятно ради чего. Возникают курьезные ситуации:

— Иноки одного известного монастыря недоумевали, зачем надо было одному их ученому собрату, такому вот именно заблудившемуся в их среде ученому мужу, читать святых отцов в греческом подлиннике, когда есть русское собрание их творений. Другому ученому мужу не без труда удалось получить от отца игумена записку к отцу библиотекарю с разрешением «поработать в библиотеке». Благостнейший отец библиотекарь выдал ему тряпку протирать полки и книги. На запрос, что нужны книги для чтения, было отвечено недоумением: «Какая же это работа — книжки читать? Это не работа, а блажь и пустое дело».

Докладчик говорил уже довольно долго, и, когда он в очередной раз прервался, чтобы отпить воды из стакана, митрополит Евлогий выразительно посмотрел на него, указав затем взглядом на настенные часы, висевшие прямо напротив. Архимандрит сказал:

— Я заканчиваю… Могут сказать, что Православию все это чуждо, не нужно и даже опасно; что Православие сильно смирением и молитвой, а не философскими спекуляциями и учеными орденами. Но разве смирение